Когда мальчик открыл глаза, красная лодка была совсем близко. Они подплыли неслышно и стремительно, и поэтому Джеймс их не заметил. Он сидел, уставившись на поплавок, и клевал носом…
Триумф был полный. Пока Джеймс приходил в себя, дельфиненок с Юркой подняли в воде такой тарарам, что чуть не перевернули лодку. Они выписывали вокруг немыслимые спирали и восьмерки, уносились в открытое море и возвращались снова.
Потом Юрка перелез со спины дельфина в моторку, а его место занял Джеймс, и все началось сначала — англичанин, растеряв остатки хваленого спокойствия, визжал, вопил, орал не своим голосом какие-то пиратские песни, а дельфин свистел, скрипел, хрюкал — и все вокруг кружилось, летело, падало и снова взлетало, и тощая фигурка светловолосого мальчишки на живой зеленой торпеде неслась и неслась сквозь холодное пламя моря.
Наконец все трое умаялись и, совершенно измученные, улеглись отдыхать — мальчишки на дно лодки, а дельфиненок рядом на волну.
И тут Юрка обнаружил интересную деталь: Джеймс совершенно свободно лопотал с дельфином по-английски! Юрку это немного задело: ведь первым установил контакт он, а не Джеймс, поэтому дельфин хотя бы из уважения должен думать по-русски. Он спросил дельфина почти сердито:
— Откуда ты знаешь английский язык?
— Я не знаю, что такое английский язык.
— Но ведь ты слышишь мысли Джеймса?
— Да.
— И мои мысли слышишь?
— Да. Когда ты думаешь громко.
— А мы с Джеймсом понимаем друг друга очень плохо.
— Почему?
— Потому что мы говорим на разных языках. Ну, как тебе объяснить? Я, например, называю берег «земля», а на языке Джеймса он называется «лэнд».
Дельфиненок подумал с минуту, потом свистнул.
— Я, кажется, понял. У нас тоже в разных морях есть разные свисты. Если свистит дельфин из холодного моря, то дельфин из теплого моря этот свист не поймет. Но все дельфины умеют думать одинаково…
— Выходит, и люди думают одинаково, а только говорят на разных языках?
— Вы с Джеймсом думаете одинаково, и я одинаково хорошо слышу ваши мысли.
— Вот здорово! Если бы люди умели читать мысли, как дельфины, то не надо было бы учить иностранные языки!
От полноты чувств Юрка изо всей силы хлопнул Джеймса по плечу.
— Слышишь, Джеймс, тогда мне не надо было бы зубрить английский! Ура!
Джеймс непонимающе нахмурился и спросил что-то у дельфиненка. Судя по движению плавника, тот перевел. И Джеймс вдруг разулыбался до ушей и тоже ударил Юрку по плечу:
— Энд я нет изучал русский язык! Ура!
Дельфиненок насмешливо заскрипел.
Юрка повернулся на спину и стал смотреть на облака. Еще час назад они низко висели над морем, а сейчас поднялись высоко-высоко и походили на белые пятнышки в сиренево-синем небе. И от этого мир стал большим и просторным, а их лодка маленькой-маленькой. И бриз утих — ему просто не хватало силы стронуть с места столько воздуха и света. Он свернулся клубочком где-то в ущелье и ждал вечера. Когда солнце будет садиться, облака снова опустятся ниже, и мир уменьшится. Тогда бриз выйдет на волю и примется гонять вдоль побережья мелкую зыбь. А потом придет ночь, и море сольется с небом: звезды вверху, звезды внизу, тишина вверху, тишина внизу. А потом из моря встанет заспанная луна. Она будет идти по небу, постепенно уменьшаясь и бледнея, так что утром от нее, как от растаявшей во рту конфеты, останется только тонкий полупрозрачный диск. И потом все повторится сначала…
— Ты приплывешь сюда завтра?
— Да.
— Послушай, тебя надо как-то назвать по-человечьи. Давай мы будем называть тебя Свистун.
— Суистун! Хорошо, вери гуд, — как эхо отозвался Джеймс.
— Су-ис-ти-ун!!! — локомотивным сигналом пронеслось над морем, и все трое засмеялись.
Все-таки это необычный дельфин, думал Юрка. Недаром у него знак на лбу. То, что он приплыл на свист, конечно, здорово, но в этом нет ничего необыкновенного: с помощью «дельфиньего эсперанто» можно не только звать, но и переговариваться с дельфинами. Об этом в учебнике написано.
А вот о том, что с дельфинами можно разговаривать без всякого «эсперанто», — об этом нигде не написано. Может, такого еще не случалось? Иначе зачем изобретать всякие там ДЭСПы и прочие хитрые вещи?..
А может, случилось, да не поверили… Это вот Юрка знает, что дельфины разумные существа, а если кто не знает? Услышит он голос внутри себя — подумает, почудилось. А если человек несовременный, религиозный — подумает еще невесть что.
Так что, если рассудить здраво, ничего особенного в сегодняшнем происшествии нет. Просто счастливый случай.
Юрка потерся щекой о нежную кожу нового друга. Нет, все-таки произошло чудо! Вообще чудес на свете много бывает, но все они приключаются почему-то с другими. Но вот теперь…
Дельфиненок вздрогнул и метнулся от лодки.
— Мама зовет, — виновато сказал он.
Друзья понимающе переглянулись.
— Ну что ж, — со вздохом сказал Юрка. — До завтра!
— До завтра!
Дельфин скрылся в воде, словно его и не было.
— До завтра! — прозвучало где-то внутри, стуком крови в ушах.
И вдруг у самой кромки горизонта, уже начавшей таять в полуденном мареве, донесся лихой разбойный пересвист:
— Хри-юль-ка! Джи-эй-им-иэс! Су-ис-ти-ун!
Мальчишки разом вскочили, замахали руками, до рези в глазах вглядываясь в слепящую даль. Но ничего не увидели.
Джеймс молча завел мотор. Каким неуклюжим корытом показалась им сейчас их алая крылатая лодка с инициалами «Джи» и «Ю» на покатом носу!
Уже у самого берега Джеймс спросил:
— Ты будешь рассказать отец за Свистун?
— Нет, — подумав, ответил Юрка. — Он все равно не поверит. Вот мама — та бы поверила. Она ведь все-все про дельфинов знает. Но мама далеко…
7. ПЕНТА-СЕАНС
Здесь, на высоте, было нежарко, но океан внизу под горячим дыханьем пассата парил и туманился, как запотевшее стекло. Небо тоже не радовало чистотой, хотя на нем не было ни облачка. Полуденное марево гасило краски, и даже солнце в зените выглядело бледным и потным. Где-то там, в стратосфере, нес обратным курсом океанскую влагу антипассат: ветры вблизи экватора работали неутомимо и бесперебойно, как горизонты метро.
Полуденный пассат располагает к созерцанию и лени, но сегодня покой океана был как занавес на сцене, который вот-вот взовьется и откроет поле невиданных событий и небывалых действий.
С двух сторон шли навстречу друг другу два клина, две армии: одна — безоружная и ничего не подозревающая, другая — закованная в сталь, вооруженная до зубов хитрой механикой и готовая к неожиданной сокрушительной атаке. С одной стороны верещали, свистели и скрипели дельфины, ровняя строй тунцов, не уступающих им по размерам и силе, с другой — верещали эхолоты, пересвистывались боцманы, скрипели лебедки, пряча под воду цепкие ячейки необъятных тралов.
У каждой армии был свой предводитель. Одной беззвучно командовал большой дельфин-альбинос с белым пятном на лбу, другой — седой и грузный старик в белом капитанском кителе. Одного звали Сусип, другого — Тарас, но они не знали друг о друге.
А между двумя сходящимися клиньями, как челноки в ткацкой машине, сновали взад и вперед четыре «Флайфиша», оставляя за собой цветные шерстистые нити — следы. Рыборазведчики трассировали курс, чтобы рулевые могли направить свой сейнер в тунцовый строй с точностью брошенного гарпуна.
Два косяка — живой и железный — сближались.
Тарас Григорьевич оторвался от стереотрубы: ход рыбы был виден простым глазом. Дельфины, конечно, тоже видели корабли, но скорости не снизили. Дельфиньи крики в гидрофонах зазвучали резче и настойчивей, словно погонщики решили протаранить тунцами и корабли и тралы.
— Лихо идут, — бурчал старый рыбак, вытирая вышитым платком мокрую шею. — А куда спешка? И зачем им прорва такая?