- Ну… я знаю, теперь на месте сведенных лесов управные земли. Туда переселяют фермеров… Но я не думал, что леса исчезают так быстро. Насколько надежны ваши данные, Тун?
- К сожалению, - губы журналиста искривила гримаса отвращения, - вполне надежны. Штриховка нанесена по материалам аэрофотосъемок и съемок со спутников. Здесь, - Тун постучал ладонью по карте, - данные двухмесячной давности. На сегодняшний день заштрихованную площадь следовало бы еще увеличить. И вот тут, - он коснулся пальцем одного из изгибов голубой нити Риу-Негру, - она уже подступает вплотную к вашим краям, пастор.
- Вы подразумеваете вырубы Кроу?
- Именно…
- Но граница его концессии определена: она где-то южнее…
- Вот именно - «где-то там». Никто ее не переносил на местность. Да это и едва ли возможно в условиях сельвы. Тут все определяют сроки концессии, а не территория. Пятьдесят тысяч квадратных километров - площадь немалая; всегда возможны варианты…
- Здешние земли отведены местным индейским племенам, - возразил пастор. - Я сам видел документ, подписанный губернатором штата.
- На местности границы резервации никак не обозначены?
- Не знаю, не думал об этом… Однако в документе они оговорены.
- Так ведь то слова. А слова остаются словами. При желании им можно придавать разный смысл. Как уже бывало не раз. Особенно вдалеке от исполнительной власти.
- Вы пугаете меня, Тун.
- Нет… Я приехал помочь вам и вашей пастве. И вам не следует мешать мне; более того, вы тоже должны мне помочь. Соединив усилия, мы, может быть, добьемся чего-то… В противном случае возможен произвол… Снова произвол. Арчибальд Кроу-младший - фигура значительная и хорошо знает свою силу. У него влиятельные друзья в Манаусе и в столице.
- Вы полагаете, люди Кроу могут заставить нас покинуть эти места?
- Это один из возможных сценариев. Могут сжечь здешнюю сельву, что обычно и делают, вырубив предварительно наиболее ценные породы деревьев. Могут, наконец, поступить так, как поступили одиннадцать лет назад с родичами Чико…
Пастор замотал головой:
- Нет-нет, невозможно. Теперь такое невозможно… Они же христиане.
- О ком вы говорите, Антонио?
- О тех… О молодом Кроу… О его людях…
- Черт побери! О-о, простите меня, ради бога, пастор… Люди Кроу - христиане!.. Послушайте же… Индейские деревни к югу от Риу-Негру, о которых я уже упоминал, - их было несколько, не менее пяти - были сожжены напалмом; жители, кто не сгорел заживо, были убиты - все поголовно, даже грудные младенцы. Это дело рук людей Кроу… Вы говорите - должны сохраниться следы… Не осталось следов… Эти люди… Нет… эти чудовища научились не оставлять их. Ценные сорта деревьев были вырублены, остальное предано огню. Там теперь действительно управные земли, фермы, плантации, дороги, фабрики, даже аэродромы. Современная цивилизация с ее благами - на месте девственной сельвы, которую населяли дикари, обитавшие в каменном веке. И поверьте мне, тех, кто ныне живет на землях империи Кроу, не тревожит судьба обитателей исчезнувшей сельвы. И бесполезно искать доказательства свершенного зла… Люди повсюду селятся на былых могилах, а в почвах, на которых выращивают свой хлеб, всюду есть прах былых жертв - жертв старости, болезней, войн, тирании, преступлений…
- Кажется, мы с вами поменялись ролями, Тун, - тихо сказал пастор. - То, что вы сейчас говорите, скорее пристало бы говорить мне, призывая к христианскому смирению и всепрощению.
- Нет… Вы готовы на этом остановиться, а я готовлюсь к дальнейшей борьбе. Боюсь, мы находимся на противоположных позициях по отношению к злу. И сожалею, что не сумел убедить вас.
- Не знаю… Я должен подумать… Но прошу: не задавайте ваших вопросов Чико. Можете обещать мне это?
- Вы лишаете меня возможности собрать доказательства преступления.
- Нет-нет… Продолжайте ваш поиск. Ради бога… Но мальчика оставьте в покое. Обещайте!
- Хорошо… Пусть пока будет по-вашему. Но вы тоже подумайте, пастор. Обстоятельства могут измениться, и тогда…
- Вот тогда мы и продолжим разговор.
- Если не будет поздно.
- Все в руках господа, Тун.
- Разумеется. Однако господь любит, когда ему помогают… - Сказав это, Тун подумал, что пастор может обидеться. Пастор, однако, не выразил недовольства. Он лишь покачал головой, усмехнулся и, приподняв жалюзи, высунулся в окно. Несколько раз втянув носом воздух, он сообщил, что рыба дожаривается, и пригласил Туна разделить с ним трапезу.
Большой белый катер Арчибальда Кроу пришвартовывался у деревянного причала в устье Утаяли вскоре после полудня, когда солнце еще находилось в самом зените. Кроу в элегантном белом костюме, белых туфлях и белом тропическом шлеме первым шагнул на причал, небрежно кивнул низко склонившемуся Лопесу и внимательно оглядел берег. На обширной расчищенной площадке под могучими густолиственными фикусами, веерными равеналами и цветущими цезальпиниями [1] лежали аккуратные штабеля темных стволов со свежеснятой корой. Невдалеке, в густых зарослях, надрывно гудел трактор. Подъехал тяжело нагруженный лесовоз, и двое полуобнаженных рабочих возле небольшого подъемного крана торопливо принялись за разгрузку.
У причала работа, кажется, спорилась… Кроу подумал, что вчерашний «втык» образумил Лопеса.
Обернувшись к своему спутнику, который неторопливо вылезал из рубки, придерживаясь за высокий борт катера, Кроу бросил:
- Сегодня тут порядок, Хьюго… Может, и зря привез вас?
Спутник Кроу молча пожал мощными плечами. Это был крупный, широкоплечий мужчина, массивного телосложения, в больших темных очках, закрывавших половину лица. Его голова была непокрыта, жидковатые светлые волосы гладко зачесаны назад, высокий медно-красный от загара лоб наискось, от виска к виску, пересекала темная лента шрама. Выгоревшая безрукавка защитного цвета и короткие шорты, так же как и непокрытая голова, свидетельствовали о давней привычке к экваториальному солнцу. Во всей его массивной фигуре, неторопливых движениях, мускулатуре спортсмена-тяжеловеса, на обнаженных руках и ногах, в тяжелом, почти квадратном подбородке и презрительно опущенных углах тонких губ было что-то от центурионов Древнего Рима, что-то надменно-угрожающее, внушавшее одновременно и уважение, и страх, и неизбежность безусловного повиновения.
Кроу подумал об этом и где-то в глубине снова шевельнулась противная мысль, которой он старательно избегал, что ему как раз и недостает той убежденности в собственном превосходстве и неоспоримости права поступать по-своему, которой наделен Хьюго. Взгляд Кроу, обращенный к «вернейшему, незаменимому и пожизненному», как было написано в завещании отца, «помощнику и другу семьи», выразил сложные чувства. Промелькнули, быстро сменяя друг друга, восхищение, зависть, тревога, брезгливость, сомнение… Видимо сосредоточившись на последнем, Кроу нахмурился и поспешил отвернуться.
Лопес украдкой переводил настороженный взгляд с лица босса на выраставшую над причалом массивную фигуру Одноглазого.
Прозвище Одноглазый давно и прочно прилипло к Хьюго, после того как девочка-индеанка в одном из борделей Манауса выколола ему левый глаз шипом драцены. Именно поэтому Хьюго постоянно носил большие темные очки в черепаховой оправе, инкрустированной золотом.