Дальше – больше!
В день убийства своего мужа Марина Лихая не работала ни в первую, ни во вторую смену, она не работала в тот день вовсе, взяв отгул. Никаких внеплановых операций не было в тот день в их отделении, все по плану. Но у Марины имеется алиби, она в тот день ездила к родителям своего мужа за черной смородиной, с ведром которой и явилась тогда, когда раненую Дашу уже увезли на «Скорой».
– Господи, что происходит??? – обхватила голову Даша, глядя на опера затравленным полубезумным взглядом. – Она же сама звонила мне, понимаешь?! Это легко проверить! Достаточно получить распечатку с моего мобильного и с ее и...
– Думаешь, нам это нужно? – совершенно искренне вытаращился на нее опер.
– Что нужно?
– Отмазывать тебя подобным образом нам нужно? Существует официальная и единственная версия...
И вот тут он запнулся. Нехорошо запнулся, со значением. И начал елозить тощей задницей по казенному стулу. И Даша, давно научившаяся читать и распознавать взгляды, жесты, читать между строк, поняла все или почти все.
– Что на меня у вас есть, прошу, не молчи!!!
– На тебя – ничего! Придумаешь тоже! – замахал он на нее руками и нехотя полез в сейф.
Рылся там бесконечно долго, чем-то шурша, тихонько матерясь и перекладывая что-то с места на место. Наконец нашел. Выложил перед ней на столе с десяток фотографий, при взгляде на которые ей сделалось еще хуже, хотя куда уж и так!
– Откуда??? – просипела Даша, перебирая в руках снимки. – Господи!!! Это ведь совсем не то, что все подумали и...
– А откуда ты знаешь, что все подумали, а, Даш? – Опер отобрал фотографии, снова вернул их в сейф. – Нет никакой симпатии на этих фотографиях. Ясно как божий день, что этот господин тебе угрожает. Вот даже слезы твои видны отчетливо. Так что... Благодаря нашему анониму ты вне подозрений.
– Анониму?! Хочешь сказать, что их прислали анонимно?
– Именно! Видимо, за Баскаковым следить не переставали. Уж не знаю, наши ли, спецслужбы, хотя от этих помощи не жди. Его ли враги, но... Но всем ясно, что история с тобой – его рук дело, Даш. Можешь спать спокойно, не рыться в мотивах поведения своей подруги, уж не знаю, что там на нее нашло, когда она послала тебя к своему мужу. Хотя... – Он вдруг задумчиво потер подбородок и глянул куда-то вдаль поверх Дашиной головы, сквозь стекло и сквозь толщу пространства, заполненного пыльными, изнывающими от жары деревьями. – Откуда гарантия, что это именно она звонила тебе, а, Даш? Сейчас ведь спецы так голос на хорошей аппаратуре разложат, что собственную маму от чужой тети не отличишь. Точно!!! Вон оно как, Дарь Дмитриевна...
Порог собственной квартиры Даша еле перешагнула. Голова болела так, что запросто позволила бы кому-нибудь ее отвернуть. Заперлась на все три имеющихся замка. Разделась догола прямо у порога в прихожей и поплелась в ванную.
Горячая вода, потом ледяная, снова горячая и опять ледяная...
Она простояла под контрастным душем почти полчаса. Старалась вообще ни о чем не думать, чтобы не сойти с ума раньше того, как начнет хоть что-то соображать. Выбралась, замотавшись в полотенце, из ванной, прошла сначала в кухню. Постояла возле холодильника, тупо рассматривая полки. Поняла, что есть не хочет, захлопнула его, повернулась, чтобы идти в спальню. И тут же завизжала страшно и пронзительно.
– Ты что здесь делаешь, скотина??? – еле протолкнула она вопрос сквозь сорванное от крика горло. – Я могла бы убить тебя!
– Тебе не привыкать, – фыркнул ее бывший. – Слыхал, слыхал, милая, как и чем ты тут без меня теперь промышляешь.
Стоял он сейчас в своей любимой позе – привалившись плечом к косяку двери, на одной ноге, вторая крестом на колене первой. Поза была очень уязвимой и неустойчивой. Достаточно одной подсечки, чтобы свалить его на пол. Чтобы сделать ему больно, как он только что сделал ей.
Даша не утерпела.
– Говоришь, мне не привыкать!!! – Она оседлала его, повалив, надавила локтем на кадык. – А почему нет? Мне удалось выйти сухой из воды, удастся и сейчас.
– К-каким образом?!
Виктор сильно ударился головой, когда она его свалила. Физической боли он не переносил, она приводила его в ярость.
Сейчас ему было больно, очень больно, а еще ему стало страшно. Страх тоже выводил его из себя. Он часто говорил, что нужно стремиться жить без боли и страха, без этого человеку очень удобно и не так унизительно жить.
А униженным Витя чувствовать себя не хотел. Сейчас его унизили.
Она понимала это по его судорожно подрагивающим губам, которые любила когда-то целовать. По мечущимся глазам, от которых тоже млела прежде.
– Боишься меня, гад? – спросила она, сильно склоняясь над ним и совсем не заботясь, что полотенце с нее давно сползло и валялось на полу. – Правильно, бойся! Выкину тебя с балкона и скажу, что так и было! Что муж мой не выдержал позора за жену и выбросился из окна.