Здесь все отдает смертью. Мальва ощущает ее запах — изысканный запах мыла, которым пользуется Рихтер, мыла нездешнего, с едва уловимым ароматом ландыша и еще какого то цветка. И вот в этом преддверии смерти взгляд Мальвы ненароком остановился на инвентарном номере стола, выбитом на белой жести. Стол знакомый, под зеленым сукном, с львиными лапами, а вот номера этого она почему то не замечала. Может, его и не было. Да нет — бляшка прибита двумя гвоздиками, головки у них ржавые и лишь номер четкий, словно только что выбит:,… «Это сумасшествие, наверно, так начинается сумасшествие», — и она снова повторяет мысленно это число.
«Кто ты такой на нашей земле? Даже стол этот захвачен грабительски. Вон номерок на нем. Наш номерок. И гвоздиками прикреплен нашими. А твое на нем разве что число!» Ах, вот почему засел у нее в голове этот номер! Они напали на нас 22-го, июня… Вот почему она не может избавиться от этого навязчивого числа…
На сукне несколько гильз, скрепленных булавками, пять или шесть револьверных гильз. Рихтер показывает на них и спрашивает у нее через Шварца:
— Кому принадлежат эти гильзы?
— Какие?
— Вот эти, что на столе. Вам?
Гильзы нацелены на Мальву своей черной пустотой. Откуда ж ей знать, чьи они?
— Шеф полагает, что гильзы принадлежат десятому. Десятому из нашего десанта. — (Шварц так и сказал — нашего).
Но Мальва притворяется, что ничего не знает про десант. Какой десант? Где, когда?
«Двадцать два… двадцать два… двадцать два…» — читает Мальва, создавая для себя небольшую, недоступную для них зону независимости, своего почти подсознательного бытия.
— Десятый шел к вам. Он пришел?
— Я не знаю такого — десятого…
— Он был у вас прошлой ночью. Вот эти гильзы, шеф подобрал их на запруде. Это был ваш муж — Федор Журба. Не так ли?
— Федор? Федя?! Неужели он???
— Шеф так думает. У него есть доказательства. Вещественные доказательства. Вот. — Шварц встал, взял замусоленную книжечку, подал Мальве: — Посмотрите. Здесь список высокоурожайных звеньев. И урожайность сахарной свеклы за несколько лет. Мы нашли это в Зеленых Млынах. На хуторе Властовенко…
— Почерк не Федин. А люди знакомые… в звеньях. Нет, это не его книжечка. У него была совсем старая, потрепанная. Я теперь припоминаю. Но каким образом это очутилось там, на хуторе, не знаю…
— Я же говорю… Десятый из десанта. Его сбросили с парашютом…
— Федю сбросили? Да он боялся самолета! Когда передовиков катали на самолете, он отказался. Побоялся. Какой же из него десятый? Сами подумайте… Вы же умный человек, Шварц. Кто возьмет в десант Федю? Да он высокой скирды боялся.
Шварц поговорил с Рихтером. Вероятно, перевел ему Мальвины слова. А она тем временем снова углубилась в созерцание инвентарного номера. Рихтер, выслушав Шварца, вышел из за стола, поинтересовался, чем она занята. Поймал ее взгляд на бляшке. Порывисто подошел, закрыл бляшку пальцем. Спросил через Шварца:
— Это был ваш стол? Ваш номер?
Шварц знал, кому принадлежал стол, но перевел Мальве вопрос шефа.
— Нет, не мой, — ответила Мальва. — У меня был маленький столик. В Зеленых Млынах. В сельсовете. Без номерка… — Мальва вздохнула, сама дивясь своему вздоху. Шварц перевел ее ответ.
Рихтер улыбнулся, снова сел в кресло. Кресло черное, с драконами на высокой спинке, в свое время его, кажется, принесли сюда из больницы… Там в этом кресле умер Володя Яворский. Мальве вспомнился тот рассвет, Глинские петухи пели тогда так же, как и сейчас, но Мальва их словно не слышит, тогда их не слышал Володя, а сейчас она. «Это перед смертью», — подумала Мальва, напрягши внимание и убедившись, что за открытым окном действительно где то поют петухи.
Рихтер открыл ящик, достал белый лист бумаги и положил перед Мальвой. Потом дал ей ручку.
— Пишите, — перевел Шварц.
— Что писать?
— Состав подпольного райкома…
Мальва, не задумываясь, обмакнула перо в чернильницу, размашисто написала: «Мальва Орфеевна Кожушная».
И подала Шварцу лист. Он был поражен ее откровенностью.