— Кто тебя спрашивает, зачем ты вышла? — пристыдил ее Явтушок.
— Что ж я такого сказала? Естественная нужда…! Все выходим…
— Волнами шли. Одна волна, другая, третья… Вот я и подумала: маневры — не маневры? А что если война? Потому и спрашиваю…
— Ну вот теперь и я скажу, — оживился Фабиан, оторвавшись от миски. — Слышал я их. Я ночью вижу плохо, а слышу, как черт… Мой козлик под верстаком дышит — и то мне слышно. А еще ежели объестся на ночь, так сразу просыпаюсь и гоню его из хаты. Так вот, прогнал его в сени, а из дымохода — гу гу гу, точно как вон Зося сказала. Выбежал во двор… Что за напасть?..
— Ну, ну?
— Гудит, провались оно! Только не от Семивод, как Зося говорит, а скорей от Козова. И точно — с перерывами. С тремя перерывами. У меня все так и похолодело. «Немец летит…» Радиоточки у меня в хате нет. Одеваюсь, бегу к Савке, прямо в сельсовет, говорю ему: включи точку. Включили. Молчит. Ночь. Какое радио?
— И как это вы без точки? — возмутился Явтушок. — Вон у меня целых две. Одна в хате, другая тут, на груше. Прися, а ну включи ка там «грушу»!
Прися где то на крыльце включила радио: мелодии, благодать, воскресные мотивы…
— Хе, здорово? — Явтушку доставляла огромную радость эта радиофицированная детьми груша. — И плодоносит и говорит… Ха ха ха! Таких головатых, как мои, поискать! Самого лешего смастерят! Вон те колья да провода на крыше, думаете, так просто? С Папаниным переговаривались, когда тот сидел на льдине! Этой, ну, морзянкой. Корабли с океанов им откликаются. Уж если там что — мои бы знали. А ну — за мир! Нашему Вавилону мир нужен. Не так ли, Варивон?
— Точно, еще хотя бы года на три… Удивляюсь я вам, Фабиан, и как вы могли подумать?
— Об чем? Об чем, Варивон?
— Да о немце…
— А я и сейчас уверен, что он долго спокойно не усидит. Европу уже всю забрал, руки себе развязал, и теперь ему одна дорога: сюда. На Восток… На нас,
— Товарищ Соколюк! — Варивон рассердился и апеллировал уже к предсельсовета. — Я не потерплю в моем присутствии такой болтовни. Я буду вынужден… — Он вспыхнул, выбежал из под груши, но Зося догнала его и вернула на место к полной мисочке.
Фабиан извинился — он совсем не то хотел сказать! И потом, встав с рюмкой в дрожащей руке, долго говорил о Варивоне, о том, как они идут за ним, потому что почуяли в нем настоящего вожака, наделенного и умом, и горячим сердцем, и доброй душой. А что немец не станет сидеть сложа руки, сколько ни задабривай его нашей пшеничкою, так это же факт — кому, кому, а Варивону, вожаку нашему, не скрывать это надо от народа, а готовить народ против немца.
— Какого немца ты имеешь в виду? — Варнвон перешел на «ты».
— Того самого… Натурального фашиста. Какого же еще? С ним и придется… Вон дети что пророчат?.. — И он замолчал.
— Ну, ну, что пророчат? Говори, что ж умолк?
— Я и говорю… Войну пророчат… И. скоро. Дети чуют…
— А ты откуда знаешь? Откуда, ну?! — привязался Варивои.
Фабиан не мог этого объяснить, не знал как, и молчал, расплескивая водку из рюмочки. А Варивон ждал объяснений, маленький, сухощавый и от того еще более грозный.
— Нет, нет. Я этого так не оставлю. А еще кресло послал в столицу!.. Провокатор! — Он сорвался с места и побежал…
Зося бросилась за ним, а Фабиана совсем затюкали, он сел, так и не выпив за вожака, рюмочка упала в траву, и тут встал Лукьян Соколюк и строго сказал ему: — И дались вам, Фабиан, эти проклятые немцы… Ели бы себе вареники и молчали. Когда уже я научу вас не лезть в политику? Философ!.. Пошли…
— Вот так и начинаются войны… — поднявшись, (горько улыбнулся Фабиан и поплелся за Лукьяном по направлению к сельсовету. Встали и остальные гости. Все недовольно побрели со двора.
Между тем на груше вдруг оборвалась музыка и как то сразу, совсем без паузы, забили куранты. Из хаты выбежала Прися с новым горшком вареников и, видя, что под грушей один Явтушок, не знала, что и подумать. «Ой, боже мой! А где ж гости?!» — «Брось! Брось!» — зачем то взвизгнул Явтушок, и Прися, подумав, что это из за ее горшочка могло случиться во дворе несчастье, бросила горшок, и тот разлетелся в черепки. «Ох, и дура же, ну зачем было бить горшок?» — выругался Явтушок, слушая «грушу». Прися сплюнула И расплакалась: не так это просто — принимать вавилонский актив; для них это обыкновенные вареники, а она с раннего утра как на иголках.
Заслышав куранты, гости бегом возвращались с улицы к груше, а Прися смотрела на них и никак не могла постичь, что случилось с вавилонским активом, пока из «черного уха» в ветвях груши не послышалось взволнованное: «Внимание! Внимание! Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза…» Последними прибежали Варивон с Зосей. На выгоне утихла война детей…