И вот надо все оставить. Пшеница еще не горит, зерно как раз только наливается, катки, которые Вали гуров заготовил в селах, стоят без тракторов, а конными катками в такой пшенице делать нечего. Сахарная свекла после второй подкормки кинулась в рост как сумасшедшая. Еще сегодня Валигуров побывал на одной плантации, и у него просто дух захватило при взгляде на урожай; перепахать бы все к чертовой матери, чтобы не досталось врагу, да поздно спохватились. «Вот и оставляем вас здесь, Мальва, чтобы уничтожили все это, когда настанет время сбора: пшеницу сжечь — это же так просто, одна спичка — и нет целого клина, а свеклу сгно ить. Ничто из нашего труда не должно достаться врагу».
Говорил он тихо, горячо, глаза его сверкали. Во дворе стояла наготове райкомовская «эмка», несколько раз уже забегал шофер Трохим и, приоткрыв дверь, напоминал Валигурову, что пора ехать, а тетка Палаг на тем временем снимала с окон кремовые гардины, которые потом должна была вернуть райкому, и делала она это так неторопливо, так по хозяйски, словно райком просто перебирался в новое здание, которое стояло незаконченное через дорогу, над самым Бугом. Когда Мальва вышла из райкома, Глинск был пуст, словно вымер, нигде ни огонька, ни живой души, только за Бугом лаяли собаки. Райкомовская «эмка» выехала со двора, обогнала Мальву, в машине, кроме Валигурова и шофера, были еще двое, наверное, тоже райкомовцы; шел третий час ночи.
А на рассвете в Глинск вступили немцы. Мальву и доныне преследует мысль, что Валигуров не успел выехать, а может, и не собирался уезжать — тоже остался в подполье.
На рассвете немцев встретил философ с козлом. Он придерживался мысли, что победителя, каким бы тот ни был врагом, надо встретить, уже хотя бы для того, чтобы увидеть его и почувствовать, с кем имеешь дело. Вместо хлеба с солью на рушнике философ придумал взять козла, с чьей помощью собирался посмеяться над победителями. В утреннем мареве Вавилон производил впечатление большого многоярусного города. Колонна немцев остановилась, в открытой машине стоял генерал и смотрел в подзорную трубу на Фабиана
— Вавилон? — спросил он, отнимая трубу от глаз.