Фабиан как раз обедал у Скоромных, после борща принялся уже было за вареники с белой сливой, когда два солдата с тесаками на поясах стали на пороге, нарушив эту славную трапезу. Они объяснили ему жестами, что герр гебитскомиссар просит его с козлом подняться к ветрякам. Фабиан принял это как должное, словно уже давно ждал такого приглашения, а придя, сдержанно поклонился господину гебитсу, который про должал возлежать на коврике. «Генрих!»— позвал Месмер. Из ветряка Раденьких приковылял на деревяшке Генрих Шварц, глинский австриец, до войны — начальник районного похоронного бюро, тот, кто лишил было Фабиана клиентуры и обрек вавилонского гробовщика на полуголодное существование. Сейчас он был переводчиком и отсыпался на мельнице, пока Месмер изучал этот загадочный народ.
— Это ты, Шварц? — заметно удивился Фабиан, никак не ожидавший увидеть здесь недавнего своего конкурента.
— Я, друг мой. Который уже раз наблюдаю за вами и вижу, что война мало что изменила в вашей жизни.
— Как сказать, товарищ… простите, господин Шварц Вы тоже не ушли на Восток?
— Нога, — ответил Шварц коротко, потому что тут заговорил Месмер.
Шварц перевел:
— Он интересуется, кто вы такой. Я скажу ему, что гробовщик. Вавилонский гробовщик.
Месмер переспросил и рассмеялся, добавив, что этот тип скорее походит на древнего философа.
— Скажите ему, что я и есть вавилонский философ Фабиан.
— Фабиан? — с удивлением воскликнул Месмер.
— Господин гебитскомиссар интересуется, откуда у вас это прекрасное имя?
— От козла. Только не от этого. Этот законченный болван. Но его отец отличался недюжинным умом. Он много лет назад разбился на качелях. Словом, покончил с собой, а на это могло решиться только разумное существо. Для всего разумного наступает время, когда ему надлежит подумать о своем конце. Об этом прекрасно сказал еще Платон в «Федре», если господин читал «Федра».