— Вы хорошо видите? — спросил он у Тесли.
— На зрение пока не жаловался.
— Так вон там моя картошка. А на ней женщина с ведерком. Это Прися. Прися Варивоновна, на случай, если вам доведется встретиться с ней.
— А почему бы и нет?
— А потому, что вон, видите, — мужчина около нее. С лопатой. Это не сын, и не сват, и не брат. Вы видите, как они переговариваются и смеются. Как молодожены… — Явтушок сжимал кулаки от злости.
— Вы с ней в законном браке?
— В законном. В глинской церкви венчались. Крест целовали. Восемь сыновей, как желудей, насыпала мне. Один помер, пятеро уже под ружьем, а. двое вон погнали гусей в поле. Валько и Михась. Нет, Михась и Санько, то есть Сашко.
Гуси, едва выбравшись на стерню, закричали и полетели. За ними — Михась и Санько.
— Уже в жир пошли. Одного сегодня зажарим на ужин. Один, два, три… пять… одиннадцать… девятнадцать. А было двадцать девять. Семь гусаков и двадцать две гусыни…
— Немцы могли забрать.
— Немцы? Не знаете вы Приси. Клянусь Вавилоном, что она держит этого картофельного жука на гусятине. Петушков уже сожрал и перешел на гусятину.
Л к\ А ведь было целых семнадцать петушков! Ну, Прися, берегись! Для кого война, а для кого мать родна! Вы только поглядите на них… Убей меня бог, если они не целуются… Я пошел…
— Товарищ Голый! Не смейте! — остановил его Тесля,
— Но вы же сами видели, что там творится.
— Да, видел. Но вы здесь не один. Вы отвечаете еще и за мою жизнь.
— Тогда я крикну! Ветер как раз в их сторону. Они услышат.
— Услышат не только они…
Набрав ведерко картошки, Прися хотела нести его в погреб, но «картофельный жук» опередил ее, взял ве дерко и понес сам. Прися оперлась на лопату, задумалась. Может, вспомнила Явтушка…
— Го го го! — заорал Явтушок.
Прися встрепенулась, огляделась: никого.
«Картофельный жук» вернулся с пустым ведром, теперь она копала, а он собирал. Через несколько кустов они снова поцеловались над ведерком. Без объятий, а так, словно бы ненароком, как дозволяет огородный этикет.
Явтушок зашатался — это было уже выше его сил — и упал без сознания. Тесля рассмеялся, думая, что Явтушок играет, но тот не подавал никаких признаков жизни, лежал бледный, зубы ему свело — это заставило Теслю поспешно набрать из Чебреца фуражку воды и плеснуть Явтушку в лицо. Опомнясь, Явтушок сел, раздвинул лозу и увидел обоих — жену и того — у костра, там же, на огороде; они пекли картошку. Прися достала из огня картофелину и принялась играть ею, как девочка мячиком, — так она ее остудила, разломила пополам, одну половину попробовала сама, другую — он.
— Как хотите, товарищ Тесля, а я пойду. Картошка готова, сейчас начнут обедать, а после обеда от них добра не жди. Пойду порешу Присю. Нет, сперва его, а потом ее.
Тесля схватил Явтушка за ворот, усадил на землю.
— Вы этого не сделаете. Вавилон не должен знать, что вы вернулись. Каждую минуту здесь могут появиться люди Вайса.
Явтушок ожил. Было бы чудесно, если бы явился сам капитан Вайс и схватил «картофельного жука» на месте преступления. Тесля как будто прочитал эти мыс ли спутника.
— Надо как то предупредить этого чудака на картошке. Я уверен, что он из пленных. Может, мне пойти? Меня же здесь не знают…
— Правильно! — воскликнул Явтушок. — Идите. Ска жите ей, что я здесь. А этого люцифера гоните в три шеи.
Тесля форсировал Чебрец, угодил в топь, из которой едва выбрался, прошел мимо конопли, кое где уже собранной, потом по стежке меж сухих подсолнухов поднялся на гору. Прошел прямо во двор, остановился у погреба с кирпичным входом и поманил туда сборщиков картофеля. Они оставили на огороде ведерко и лопату. Ксан Ксаныч сперва растерялся, подумав, уж не Явтушок ли этот незнакомец, ведь о смерти Явтушка на Синюхе он выдумал, а самого Явтушка в лицо не знал, только читал Присе его письма с фронта. Письма были пустенькие — про гусей, цыплят, свинью, но Ксан Ксаныч читал их Присе в своей редакции — про любовь, верность, счастье, и читал возвышенно, как и надлежит читать письма с фронта любимой жене. Прися всякий раз плакала, растроганная…