А кроме того, Зефирина думала только о той вещи, которую мне всего сильнее хотелось бы позабыть.
— Вы прекрасно видите, графиня Каролина, — сказала она г-же Ионис, проходя галерею нижнего этажа, — что в комнате зеленых дам нет решительно ничего. Г-н Нивьер отлично выспался в этой комнате!
— Боже мой, моя милая, я в этом нисколько не сомневаюсь! — ответила молодая женщина. — Г-н Нивьер не производит впечатления сумасшедшего. Но это не помешает верить тому, что аббат Ламир видел что-то в этой комнате.
— Правда? — сказал я с некоторым смущением. — Я имел честь несколько раз встречаться с аббатом Ламиром; он мне кажется не более безумным, чем я.
— Он нисколько не безумец, — возразила Зефирина. — Он только болтун, рассказывающий с серьезным видом разные глупости.
— Нет, — отвечала г-жа Ионис твердым тоном, — Ламир умный человек. Он начал смеяться над нами и стал рассказывать нам истории с привидениями. Тогда нетрудно было заметить, не вдовствующей графине, конечно, но нам, что он шутит. Но, быть может, не следует слишком шутить с некоторыми вздорными идеями. Я наверняка знаю, что в одну из ночей на него напал страх, так как с тех пор он не решался войти в эту комнату. Но поговорим о другом, поскольку я уверена, что г-н Нивьер по горло сыт этой историей.
— Это странно, графиня, — возразила Зефирина, смеясь. — Можно подумать, что вы начинаете кое-чему верить. Итак, в доме останусь неверующей одна я.
Мы вошли в часовню, и графиня Ионис тотчас рассказала мне ее историю. Графиня была очень образована и нисколько не педантична. Она показала мне, указывая на достопримечательности, все важнейшие залы, статуи, картины, старинную и редкую мебель, находившуюся в замке. Все это она делала с несравненной грацией и необыкновенной любезностью. Я начинал влюбляться в нее и даже ревновать ее при мысли, что она была, быть может, так же любезна со всеми, как со мной. Таким образом, мы пришли в обширный и роскошный зал, разделенный на две галереи изящною ротондою. Этот зал назывался библиотекой, хотя только половина его была посвящена книгам. Другая половина представляла собою нечто вроде музея картин и предметов искусства. В ротонде находился фонтан, окруженный цветами. Графиня Ионис обратила мое внимание на этот драгоценный памятник, недавно перенесенный сюда из сада с целью предохранения его от несчастных случайностей, так как падение большой ветки в бурную ночь уже несколько повредило его.
Этот фонтан представлял собою мраморную скалу, по которой извивались морские чудовища, а над ними, на возвышении, грациозно сидела нереида[4], считавшаяся художественным произведением. Эту группу приписывали Жану Гужону[5] или, по крайней мере, одному из его лучших учеников.
Нимфа не была голой, а, напротив, была целомудренно одета. Это обстоятельство заставляло думать, что она являлась портретом какой-нибудь стыдливой дамы, которая не хотела позировать в простом одеянии богини или даже позволить скульптору изобрести для нее изящные формы, чтобы выставить их напоказ публике. Но одежды эти, оставлявшие открытыми только верхнюю часть груди и руки, не мешали оценить в целом тот странный тип, который характеризует скульптуру времен Возрождения, ее несколько сухие очертания, законченность в мелочах, тонкость стиля и, наконец, что-то более прекрасное, чем сама природа, что сначала удивляет, как в сновидении, а затем мало-помалу наполняет ум восторгом. Не веришь, что эта красота доступна чувствам, так как она не возбуждает волнения. Кажется, что она рождена самим божеством в каком-нибудь Эдеме или на горе Иде[6] и не захотела сойти с этих высот, чтобы не смешаться с реальной жизнью. Такова знаменитая Диана Жана Гужона, величественная, почти страшная на вид, несмотря на крайнюю мягкость очертаний, вычурная и громадная, оживленная как бы физической силой и в то же время спокойная, как что-то духовное.
Я до тех пор не видел или, по крайней мере, не рассматривал со вниманием произведения нашей национальной скульптуры, которых мы, быть может, до сих пор не оценили по заслугам, между тем как французское искусство этого времени достойно стать в одном ряду с итальянским эпохи Микеланджело[7]. Я не сразу понял то, что было сейчас перед моими глазами. Я был сверх того не расположен к восприятию этого рода красоты, поскольку сравнивал ее с закругленной и миниатюрной красотой графини Ионис, представительницы настоящего вечно улыбающегося типа Людовика XV, более доступного впечатлению непосредственной жизни, чем поражающему воображение.
4
5
Гужон Жан (1510 — ок. 1566) — французский скульптор эпохи Возрождения; одно из самых известных его творений — «Фонтан невинных» (1549) в Париже с изображением шести нимф.
6
Ида (ныне Кяздат) — горная группа в северо-западной части Малой Азии, в древности — священная гора, местопребывание «Великой матери», Реи или Кибеллы.
7
Микеланджело Буонарроти (1475–1564) — итальянский скульптор, который с наибольшей силой выразил идеалы так называемого Высокого Возрождения.