— Если Текстильный готовит шрайберов, а Театральный…
— Ни слова о Нелли! — вскакивал Иосиф.
— Успокойтесь, мы говорим о раввине, — отвечал Исаак, — это вылитый хасид.
— Что вы порете чушь, Исаак? — возмущалась Хая-Рейзел.
— Вы когда-нибудь заглядывали в его глаза? — интересовался Исаак.
— Его глаза?!! Я смотрю в них с утра до вечера!
— И вы не видите, что они печальны и мудры?! Что он будет раввином?
— Не вижу! В этой стране раввином?!! Цыпун вам на язык! Хватит, что им был мой отец. Одна ржавая селедка на пятерых! В этой стране — раввином?!!
— Кто вам сказал, что здесь? Он будет раввином в Америке. В штате Алабама. Если вы не уплыли из-за грыжи вашего мужа, так он уплывет.
— Откуда вы знаете, что у Бени была грыжа?!
— Хм, а кто этого не знает? Сима, вы знаете?
— Шрай ныт! Знаю! Я все знаю. Я только не знаю, зачем этот паразит поступил в рыбный?! Лазик, зачем ты поступил в рыбный? Смотрите, он идет и даже не оборачивается, в наше время он бы получил «а клеп»! Ему так нужен «рыбный», как мне кость в горле. Он ненавидит леща. Он не берет в рот «гепекелте фиш», селедка ему воняет. Ответьте мне, зачем он поступил в рыбный?!
— Чтоб уехать, — отвечал Иосиф.
— Куда? — удивлялась Сима, — зачем уехать? Куда уехать?
— Не важно, куда. Потому что, если он не уедет — он сядет. Это прирожденный гешефтмахер. Родители сидели — и он сядет.
— Секундочку, — возмущалась Сима, — секундочку! Во-первых, только отец. И незаслуженно — его вот-вот реабилитируют.
— Зачем здесь гешефтмахер, Сима, — спрашивал Иосиф, — для областной тюрьмы? А там он станет негоциантом. Миллионером. Он будет продавать России шоколад и сыр, который не воняет!
— Где это, я вас спрашиваю, где это там?!
— Вы хотите точный адрес?
— Да, хочу.
— В Швейцарии, мадам Сима, в Лозанне, над Леманским озером, на фоне французских Альп.
— Ой, майн Гот, — причитала Сима, — ой, майн Гот.
— Чем вы недовольны? — спрашивала Хая-Рейзел, — это лучше, чем в Алабаме. Там такая жара!..
Предсказания старых евреев с зеленых скамеек сбылись. Может быть, они были пророками, эти евреи под бледным балтийским небом — не знаю, но все их пророчества сбылись, кроме одного — Бома Левин так и не стал министром мясомолочной промышленности. И не только потому, что к тому времени, когда он должен был занять этот пост, уже не было ни молока, ни мяса…
Бома был бел, рыж и упитан.
Он последним из нашей компании появлялся на пляже. И все взгляды были устремлены на него.
— Посмотрите на его брюки, — говорила Хая-Рейзел, — они же влезают ему в тохес.
— Да, — вздыхала Сима, — эта прекрасная мелуха испортила всех. Даже такого святого человека, как портной Баренбойм. Разве раньше он шил такие брюки, чтобы они врезались в задницы?
— Вы путаете причину и следствие, — улыбался Исаак. Он был немного философом. — Виноваты не брюки, а задницы. Хотя до войны я тут и не жил, но могу вас заверить — при Ульманисе таких задов не было. Никто не голодал — но никто и не жрал в три горла…
Старики покидали свои скамейки и перемещались в шезлонги, на пляж. Наблюдать за нами.
Обычно мы в это время играли в волейбол.
— Обратите внимание, как мой шпил! — восхищалась бабушка, — и это на одном стакане молока!
— Ваша Нелли! — ахала Хая-Рейзел, поворачиваясь к Иосифу, — как она падает под мяч.
— На что вы намекаете?! — вспыхивал Иосиф. — Она может падать подо что хочет!
— Пусть падает, — улыбалась Хая-Рейзел. — Я против?
Но лучше всех нас прыгал и резал Бома. Несмотря на зад.
— Что вы хотите, — вздыхала моя бабушка, — на шпикачках… Если бы мой ел шпикачки — вы знаете, куда бы он подпрыгнул? Он был бы членом сборной страны по баскетболу. И объездил бы уже полмира, а не торчал бы все время в этой огромной дыре…
— Благодарите Бога, что он — не член, — советовал Иосиф. — Потому что он обязательно где-нибудь бы остался. Только идиот может ездить по миру и не остаться. Они все остаются! …И вы не видели бы вашего внука!
Мы кончали играть в волейбол и неслись в воду. И всегда рядом с Бомой неслась прекрасная Гера, такая же рыжая, как и он.
Она держала его за руку, она заглядывала ему в глаза, она закидывала назад голову и хохотала.
— Вы не представляете, что могут сделать с человеком настоящие шпикачки, — объяснял Исаак. — Я их случайно попробовал когда-то давно, в двадцатых. Как меня тогда любили женщины! — бес начинал прыгать в его глазах. — Ах, если бы сейчас мне их удалось попробовать хотя бы пару раз. Я бы еще и теперь кое-что смог…
Шпикачки, а также окорока, ветчину, сосиски, сардельки и прочую вкуснятину Боме приносил его папа, прямо с мясокомбината. Папу звали Вика, он тоже был белым и рыжим. Все эти деликатесы он выносил в огромном портфеле с монограммой: «Дорогому Вике от Виллиса».
Монограмма не давала евреям покоя.
Латвией тогда правили одни Виллисы — и президент, и премьер, и даже несколько министров были Виллисами. И даже директор мясокомбината.
— Перестаньте ломать голову, — говорил Иосиф, — портфель подарил ему директор. Когда из старого уже начали выпадать сосиски… Так сказать, от коллеги коллеге.
— Объясните мне, — вступал Исаак, — почему он не написал тогда свою фамилию? Что ему было скрывать?.. Нет, портфель подарил секретарь! — и Исаак поднимал палец к небу, — балабус!
— А что было скрывать балабусу? — спрашивала бабушка.
Исаак клал на свой огромный живот руки и начинал хохотать.
— Нет, вы меня доведете до колик… Если бы балабус написал свою фамилию — все сразу же бы догадались, откуда у него на столе шпикачки и окорока.
— Идн, — спрашивал Иосиф, — вы когда-нибудь видели этот портфель? Я имею в виду не когда он пустой, а когда полный.
Все дружно кивали головами.
— Нормальному человеку его не поднять. Я думаю, там килограмм сорок… А Вика его спокойно тащит каждый день… Скажите, кто из нас смог бы съесть сорок килограмм за один день?.. Даже вы, Рася — и то бы не осилили.
— С чего это вы взяли, что я ем больше вас? — спрашивала бабушка.
— Только не кипятитесь, — успокаивал Иосиф, — когда я говорю «вы» — я имею в виду вашу семью. Кинахоре ныт, одиннадцать человек. А Левиных только трое. И Лидочка много не ест — она бережет фигуру.
— Кто это, интересно, вам сказал, что они все съедают сами? — усмехался Исаак. — Они ведут светский образ жизни! Вы знаете, что это? Без портфеля его сегодня вести невозможно!
— Почему это невозможно? — вступала моя бабушка, — мы его тоже ведем. Прошлый шабес я приняла двадцать человек — и никто не ушел голодным.
— Сравнили, — сказал Исаак, — кого принимаете вы, и кого — они. Прошлый шабес у них был заместитель балабуса!