— Ага! — возопил Джон и скинул с себя пальто.
Он стал наступать на быка с криками:,
— Ха, торо! Торо! Ха!
Через минуту мне подумалось, что одному из нас суждено умереть. Уж не мне ли?
— Джон! — издал я тихий крик, если такое возможно. — Пожалуйста, надень пальто!
— Хэй, торо! — орал мой режиссер. — Хо!
Бык замер и уставился на нас.
Джон пожал плечами и надел пальто.
Я побежал впереди него, чтобы выбросить Федаллу за борт, собрать команду, попросить Илию предостеречь Измаила, а затем отправить «Пекод» вокруг света.
Так и шли день за днем, неделя за неделей, и каждую ночь я убивал Кита только для того, чтобы он возродился на рассвете, пока я скрывался в Дублине, где непогода наносила удары из своего промозглого морского обиталища и устраивала облавы вместе с проливными дождями, зарядами холода и новыми ливнями.
Я ложился спать и просыпался посреди ночи, думая, что мне послышался чей-то крик или, может, это я сам рыдаю. Я проводил рукой по лицу, но каждый раз оно оказывалось сухим.
Потом я смотрел в окно и думал: «Это же просто дождь, дождь, всегда дождь», поворачивался на бок, опечаленный еще больше, и пытался ухватиться за ускользающий сон.
По вечерам такси увозило меня из каменного Килкока по серому булыжнику, заросшему зелеными бородами, и дождь лил неделями, пока я корпел над сценарием, который будет экранизирован под палящим солнцем Канарских островов в следующем году. Страницы сценария были полны раскаленных солнц и жарких дней, а я печатал их на машинке в Дублине или Килкоке, где под окном зверем выла непогода.
На тридцать пятый вечер в дверь моего гостиничного номера постучали, и я обнаружил, что за ней стоит, переминаясь с ноги на ногу, Майк.
— Вот ты где! — воскликнул он. — Я думал над твоими словами. Хочешь получше узнать Ирландию — я тебе помогу. Я достал машину! Так что давай выметайся и поедем знакомиться с нашей бурной жизнью. А дождь этот — да будет он трижды проклят!
— Точно, трижды! — воскликнул я радостно.
И мы рванули в Килкок в темноте, которая раскачивала нас, как лодку на черной талой воде, и наконец, истекая дождем, как потом, с лицами, усеянными жемчужными каплями, ввалились в двери паба, где было тепло, как в хлеву, потому что у стойки бара толпились спрессованные в компост горожане, а Гебер Финн выкрикивал анекдоты и вспенивал напитки.
— Гебер! — закричал Майк. — Мы готовы к бурной ночке!
— Будет вам бурная ночка!
После чего Гебер скинул с себя фартук, натянул на свои острые плечи твидовый пиджак, подпрыгнул и влез в дождевик, надел кепи и выпроводил нас за дверь.
— Присмотрите здесь, пока я вернусь! — наказал он своим подручным. — Я везу их навстречу самому сногсшибательному ночному приключению! Они еще не догадываются о том, что их там ожидает!
Он открыл дверь. Ветер окатил его полутонной ледяной воды. Это подействовало на его красноречие, и Гебер взревел:
— Пошевеливайся! Вперед!
— Думаешь, стоит? — засомневался я.
— Что ты хочешь этим сказать? — завопил Майк. — Может, предпочитаешь мерзнуть у себя в номере? Переписывать дохлого Кита?
— Ну, — сказал я и натянул на глаза кепи.
Затем, подобно Ахаву, я подумал о своей постели с отсыревшим выцветшим бельем, об окне, по которому всю ночь струилась вода, подобно потокам сознания. Я застонал. Открыл дверь Майковой машины. Залез сначала одной ногой, потом другой. И в тот же миг мы покатились по городу, как шар по кегельбану.
Финн за рулем вел неистовые речи, то буйно-веселые, то — как прозревающий король Лир.
— Бурная ночь, говорите? Вперед! Ты думал, что в Ирландии все только и норовят попортить тебе кровь и отравить существование?
— Я знал, что где-то должна быть отдушина! — проорал я.
На спидометре было сто километров в час. В ночи справа и слева проносились каменные стены. Огромное черное небо проливалось дождем на огромную черную землю.
— Точно, отдушина! — сказал Финн. — Если бы церковь только знала, а может, она думает про нас: «Мерзавцы несчастные!» И не вмешивается.
— Куда нам?
— Туда! — крикнул Финн.
На спидометре было сто десять. Мой желудок окаменел, как мелькающие по обеим сторонам заборы. Мы взлетели на холм, спустились в долину.
— А чуть быстрее можно? — попросил я, надеясь на обратный эффект.
— Можно! — сказал Финн и довел скорость до ста двадцати.
— Вот теперь замечательно, — сказал я слабым голосом, думая о том, что нас ждет впереди.
Что творится за этими слезоточащими каменными стенами Ирландии? Найдутся ли где-нибудь в этой промозглой стране ослепительные персиковые ренуаровские женщины со знойной, как очаг, плотью, к которой можно протянуть руки и согреться? Теплится ли под этой пресыщенной дождем кремнистой почвой, у самой окоченевшей сердцевины ее жизни огонек, который, если его раздуть, разбудит вулканы и обратит в пар дожди? Есть ли здесь багдадский гарем, где струятся шелка и ленты, где цвет кожи у обнаженных женщин совершенно превосходен и неповторим? Мы миновали церковь. Нет. Миновали монастырь. Нет. Проехали деревню, дрыхнувшую под стариковскими соломенными крышами. Нет. Хотя...