В этом же номере газеты можно было прочесть следующую, не имеющую на первый взгляд значения заметку:
«Сенатор Джузеппе ди Кастелламари с дочерьми — баронессой Метой фон Штернбург и Марией ди Кастелламари, — прибыл в Венецию».
Несколько дней спустя были опубликованы приметы бежавшего:
«Бартоломео Джиардини, по профессии механик, двадцати семи лет от роду, усы черные, зубы здоровые (с правой стороны не хватает верхнего коренного зуба), нос средний, рот малый. Особые приметы: шрам длиной четырнадцать сантиметров идет от основания носа к правому виску».
Доктор Шпехт прочел вполголоса приведенные заметки; затем он захлопнул пыльную тетрадь с газетными вырезками, кивнул доктору Мартенсу и с довольным видом проговорил:
— Нам повезло! Если я совсем не потерял голову, то Адольф Штребингер и Бартоломео Джиардини — одно и то же лицо.
Отдавая должное важности сведений, сообщенных ему бароном фон Сфором и через два часа дополненных доктором Шпехтом, начальник тайной полиции Вурц все же решил, ввиду запутанности и таинственности обоих переплетенных между собой преступлений, действовать с крайней осторожностью и осмотрительностью. С одной стороны, он хотел избежать каких бы то ни было политических осложнений, с другой — пощадить людей, замешанных в эту загадочную историю, людей с громкими именами, которые вряд ли простили бы ему лишнюю огласку.
Конечно, это тормозило и осложняло дело. Получено было предписание действовать исподволь и без шума. С одной стороны, это связывало ему руки, с другой — побуждало с еще большим рвением добиваться распутывания этого дела.
Прежде всего Вурц проверил приметы Джиардини. Они как нельзя лучше подходили к убитому на Грилльхоферштрассе, включая недостающий зуб и шрам на лбу, который покойный так искусно замазывал.
Все это лишь подтвердило давнишние предположения начальника тайной полиции. Тождественность Джиардини и Адольфа Штребингера все объясняла. Но тогда внезапный отъезд баронессы Штернбург и ее зеленый автомобиль переставали быть простой случайностью. Сведениям, доставленным бароном фон Сфором, тоже следовало придать большее значение, чем он это сделал вначале, ведь они определяли направление, по которому отныне должно было идти следствие.
Предстояло в первую очередь ознакомиться с лицами, игравшими роль в истории с Джиардини: сенатором Кастелламари и его дочерьми, графом Гейненом, капитаном генерального штаба Францем Фернкорном и содержателем гостиницы Шнедером.
По словам Сфора, сенатор с обеими дочерьми находился в Венеции. Графа Гейнена и капитана Фернкорна Вурц не хотел впутывать в дело, пока не возникнет настоятельная необходимость. Оставался хозяин гостиницы Шнедер, показания которого могли оказаться весьма важными ввиду того, что Джиардини жил у него довольно продолжительное время.
Подумав немного, начальник тайной полиции отворил дверь в соседнюю комнату и окликнул находившегося там молодого чиновника.
— Послушайте, доктор, не помните ли вы фамилию хозяина той гостиницы, о которой вы мне недавно говорили.
— Иоганн Шнедер, господин начальник.
— Итальянец?
— Нет, немец, но он очень долго жил в Италии и содержал гостиницу в Марконе, в Южном Тироле.
— Пожалуйста, телефонируйте ему, чтобы он немедленно сюда явился.
Не прошло и получаса, как хозяин гостиницы, весьма встревоженный столь поспешным вызовом, был уже в полиции.
— Скажите, пожалуйста, господин Шнедер, — обратился к нему начальник тайной полиции, — правда ли, что вы четыре года назад имели гостиницу в Марконе?
— Так точно, ваше благородие.
— Не припомните ли вы одного постояльца по имени Бартоломео Джиардини?
— Как не припомнить! Прекрасно помню, ваше благородие.
— Вот как! Даже прекрасно. Отчего это он так запечатлелся в вашей памяти?
— А видите ли, скандал с ним приключился, — отозвался хозяин, — да и вообще, странный он был какой-то, бог его знает. Нельзя сказать, чтобы он был неприветлив, а только за все время, почитай, словечком ни с кем не обмолвился. За обедом сядет, бывало, в самый отдаленный угол столовой и молчит. Днем гулять любил, большие прогулки делал, а вечером свет у него горел до двенадцати, а то так и до часу. Все рисовал да писал что-то.
— Какая у него была профессия? Ну ремесло, если хотите.
— Он был механиком, да и фотографией тоже занимался, ваше благородие. Он и меня снимал, и дом, и детей. Он говорил, что снимки нужны ему для открыток.