— О чем ты спросил его минуту назад?
— Не съехала ли у тебя крыша. Он сказал, действительно, кое-что вызывает сомнения, но в целом он так не считает.
— Ну что ж, должен признаться, это ободряет.
— Что у тебя не ладится, папа? Я хочу знать, тебе в самом деле плохо?
— Ничуть. Просто пристрастился к бутылке. Сам слышал. Джек настоящий пуританин в отношении спиртного. Его манера…
— Чепуха. Ты несешь ерунду, потому что стараешься щадить мои чувства, хотя сам меня абсолютно не уважаешь. Решил ни о чем не рассказывать и думаешь, что совершил благородный поступок. Героический и чувствительный Морис Эллингтон ни словом не заикнется о том, что грузом лежит на его героической и чувствительной душе. Ты слишком ленив, высокомерен и равнодушен, чтобы снизойти и заметить сына или жену и признать их, черт побери, достойными разделить великие секреты, которые тебя мучат: что со здоровьем, что на сердце, что с тобой творится, в конце концов. Прости, папа, сейчас не время говорить о таких вещах, знаю. Но замыкаться в себе — глупо; если речь идет о мелочах или если тебе словом обмолвиться не с кем — еще куда ни шло, молчи. Но ты-то в другом положении; твои близкие на тебя полагаются полностью, а ты боишься им довериться, это из рук вон плохо. Вижу, ты чувствуешь себя отвратительно, но, поделись ты со мной или с Джойс заблаговременно, все могло бы быть иначе. А если действительно случится что-то скверное, тебе некого будет винить, кроме самого себя, хотя и я с себя вины не снимаю — мог раньше поинтересоваться тобой. Не стану ни о чем расспрашивать сейчас, но когда начнешь выкарабкиваться, мы с тобой поговорим. Прости, папа. Забудем пока обо всем этом, — он протянул мне руку, и я схватил ее. — Ты только скажи, чего ты хочешь прямо сейчас, сегодня вечером — и у тебя будет все, я прослежу.
Я пробормотал что-то нечленораздельное насчет того, что все нормально и что я, возможно, посмотрю телевизор. Без всяких объяснений Ник заявил, что переставит телевизор (общий, не Эми) из гостиной, где он стоял почти все время, и установит его здесь, в столовой. Так он и сделал и сразу же уехал к Джеку за лекарствами, оставив меня, наподобие Эми, смотреть передачу о планируемом переселении жителей в новые дома (думаю) в Солфорде.
Как только Ник вышел, я взял из ящика с инструментом молоток, стамеску и какой-то стальной прут, нашел пару фонарей в конторе, вышел из дома и направился к сараю, где днем очень ленивый и неприятный старик (другого найти не удалось) коротал время, распивая чай и, несомненно, занимаясь своими делами, хотя ему платили за работу в саду; там я нашел лопату, которой по всем признакам давно не пользовались, затем сложил все инструменты в багажник «фольксвагена». Движение немного взбодрило, а главное, помогло заглушить мысли о том, чем же, черт подери, я все-таки занимаюсь. Должно быть, именно тогда я бесповоротно решил довести до конца всю эту историю с Андерхиллом, во всяком случае, впоследствии у меня ни разу не возникало желания отступить, поскольку пути назад уже не было.
Разумеется, отвлекали меня и соображения о том, как посвятить Джойс в план будущей оргии. Я решил переговорить не откладывая, хотя не имел ни малейшего представления, с чего начать и чем кончить. Если все остальное будет в порядке, первый шаг легче сделать навеселе или прикинувшись пьяным, но сейчас большая доза мне противопоказана, а дурачить Джойс, делая вид, что выпил, бесполезно: она слишком хорошо меня знает, по крайней мере с этой стороны, и ничего, кроме вреда, такая выходка не принесет. Я мысленно прокручивал все это, пока в сопровождении Дэвида делал блиц-обход бара, кухни и ресторана, но ничего путного в голову не приходило. Однако особой озабоченности я не ощущал, возможно, потому, что недавно открыл коробочку с лекарствами Джека и проглотил два цветных прозрачных цилиндрика с коричневым крупнозернистым порошком, которые отдаленно напоминали детскую игрушку. Значит, надо положиться на внезапное вдохновение, другими словами, броситься с головой в омут.
Решающий момент наступил незадолго до девяти часов, когда я, между делом поболтав с Эми у нее в комнате, зашел в столовую, где расположились Джойс и Ник. Не успел я смешать шотландское виски с водой — десять к одному — и подать Джойс стакан «Тио-Пепе», как Ник, взглянув на меня, сказал, что ненадолго спустится в бар и встретится с нами за обедом.
Джойс спросила, как я себя чувствую, и я удовлетворил ее любопытство, которое не показалось мне слишком уж жгучим. Затем я сказал:
— Я наткнулся на Даяну после полудня, когда возвращался из Кембриджа.