— Давайте разберем все ваши возражения по порядку, согласны? В Ветхом завете о бессмертии практически не сказано ничего, а по сравнению с Новым заветом он получил всеобщее признание как более достоверный и лишенный патетики источник. Разве, говоря откровенно, евангельский Иисус не смахивает порой на мягкотелого либерала, пока не воспарит на крыльях довольно слащавых семитских метафор? Что касается средневековья, то все эти ведьмы, раскаленные щипцы и прочее всего-навсего демонстрируют законность истязаний, которым здесь, на земле, подвергались противники веры. Католическая церковь, посудите сами… ведь для нее бессмертие — тот же журавль в небе, разве не ясно? Понимаете ли, я хочу сказать, что она не случайно всегда поддерживала старые реакционные, а вернее, преступные режимы, например, в Испании, Португалии, Ирландии и…
— Да, я знаю страны, которые вы имеете в виду. Мне пока трудно разобраться в ваших суждениях. Но, безусловно, вы сделали необычайно интересный обзор, пастор.
— Хочу вам посоветовать, мистер Эллингтон, хорошенько поразмышляйте над этими вопросами в более подходящее время. Понимаю, не очень-то приятно знакомиться с бесспорными истинами, вписанными в исторический контекст, знаю по собственному опыту.
— Что бы вы сказали, услышав от меня, что я смогу представить доказательства существования некоей личности, в той или иной форме, и после ее физической смерти?
— Я бы сказал, что вы не в своем… — Застывшее на гладком лице преподобного Тома раздраженное выражение моментально уступило место настороженности. — Э-э-э, вы говорите о привидениях и прочих подобных вещах, не так ли?
— Да. В частности, о привидении, предоставившем мне самую точную информацию, которую другим путем мне бы никогда не удалось получить.
— М-м-м, понимаю. Знаете ли, я бы сказал, если у вас что-то не в порядке с головой, то надо за советом обращаться к врачу, а не к человеку моей профессии. Э-э-э, а где Джек, я почему-то его не вижу…
— Уехал к пациенту. Вы считаете меня сумасшедшим, раз я верю в то, что со мной случилось?
— М-м-м — нет. Но разве мы ведем разговор не об отклонениях от нормы в человеческой психике, так это определяется?
— Да. Согласно этому определению, люди не могут существовать после смерти.
— Послушайте, будьте любезны, налейте мне еще одну порцию. Я не должен надираться, потому что вечером собираюсь пойти на восхитительный пикничок с жареным барашком в Ньюхем-гарден, но, думаю, пара-другая глотков не помешает.
— Что вы пьете?
— Бахарди и перно, — в его интонации сквозила явная насмешка над «психом».
— Что-нибудь добавить?
— Простите?
— Томатный сок, кока-колу или…
— Упаси бог, нет. Только лед.
Я передал заказ Фреду, который, прежде чем им заняться, на пару секунд прикрыл глаза. Сейчас с полным правом он мог расслабиться — гостиница и ресторан были закрыты до вечера. В доме находились только Даяна, Дэвид, три или четыре соседа и моя семья, а также пастор, который в эту минуту, уставившись в стакан, с ожесточением его встряхивал, не рискуя сделать первый глоток.
— Все в порядке?
— Конечно. Вы только что упомянули божий промысел, — сказал он, обнаруживая хорошую память, которую было обидно за ним признавать. — В связи с этим хочу отметить интереснейшую вещь. Смею вас заверить, что о божьем промысле человеческая фантазия создала больше басен, чем о любом другом догмате веры (за исключением мученичества, разумеется, в котором просматривается откровенная сексуальность), ибо, используя представления о божьем промысле, человек дает выход своему бессознательному и может адаптировать его в социально приемлемых формах. Божий промысел! Ха-ха. Ни я, ни любой другой на моем месте не скажет вам, что это такое и с чем его едят, а несчетное количество молодых служителей церкви не постесняются, черт возьми, поставить под сомнение само его существование. Безусловно, наметилась и еще одна тенденция — вслед за бессмертием души через двадцать — двадцать пять лет вытолкать взашей и скомпрометированного бога. А теперь я должен извиниться перед вами, потому что хочу пойти поболтать вон с теми двумя потрясающими куколками. Самое главное, это…
— Я пойду с вами.
Не сговариваясь (как я предполагаю), по случаю похорон Джойс и Даяна были одеты совершенно одинаково: черный шерстяной костюм, белая блузка, украшенная английским кружевом, черные сетчатые чулки и черная соломенная шляпка. Благодаря этому они еще больше, чем обычно, походили на сестер, даже на близнецов. Пока пастор развенчивал христианство в моих, а скорее в своих интересах, я наблюдал, как они болтали, сидя на подоконнике, и задавался вопросом, обсуждают ли дамы предстоящие нам забавы. Вспомнил, что предупредил Даяну о выдумке, предназначенной для Джойс, будто идея организовать оргию принадлежала Даяне, но стоило мне в сопровождении пастора, угрюмо и неуклюже шагавшего рядом, подойти к ним, как сразу понял: мои опасения напрасны. Все настолько хорошо, что лучше не придумаешь: их плечи и колени соприкасались, щеки заливал легкий румянец и каждая в характерной для нее манере бросала на меня заговорщицкие взгляды: Джойс открыто и серьезно, Даяна с наигранным смущением и легкой стыдливостью.