В баре, длинной комнате с низкими потолками и маленькими окнами, обнаруживающими толщину стен, где летом обычно было прохладно и сухо, в этот вечер царила гнетущая духота. Фред Сомс, бармен, включил вентилятор, но когда я встал за стойку рядом с ним и стал ждать, пока он кончит разливать спиртное, почувствовал, как под моей рубашкой с брыжами, поверх которой был сюртук, струится пот. Мне было не по себе, но несколько иначе, чем обычно, когда просто не удавалось понять, что к чему. Беспокоило нечто во внешности или поведении женщины, которую я видел на площадке, но определять, что именно, было уже поздно. Без долгих размышлений я мог с уверенностью сказать, что, окликнув меня, отец тут же забыл, о чем хотел спросить. Вообразить, что первоначально пришло ему в голову, не стоило и пытаться, и конечно, выяснить это теперь я был не в состоянии. Память в таких случаях отказывала ему через пару секунд.
Я отправил к отцу Фреда с газетой, отпустил, пока того не было, три порции хереса и (с тайным отвращением) немецкое пиво с лаймом, ознакомил группку ранних посетителей с обеденным меню, расхваливая надоевшую лососину и слегка состарившуюся свинину немного более напористо, чем «Путеводитель по вкусной и здоровой пище». После этого посетил кухню, где Дэвид Полмер вместе с шеф-поваром держали все хозяйство под контролем, не делая исключения и для Рамона, который тут же меня уверил, что не хочет возвращаться в Испанию. Потом — визит в контору, расположенную наискосок от главной лестницы. Моя жена равнодушно оформляла счета, но от равнодушия почти не осталось следа (хотя освободиться от него полностью ей, кажется, вообще никогда не удавалось), как только я сказал, чтобы она бросила заниматься ерундой и пошла переодеться. Она даже торопливо чмокнула меня в ухо.
Возвратившись в бар через кладовую, чтобы принять большую порцию шотландского виски, оставленного для меня Фредом, я снова ознакомил с меню посетителей. В числе последних оказалась пожилая пара из Балтимора, которая путешествовала в поисках достопримечательностей и по пути в Кембридж остановилась у меня в надежде найти здесь какие-нибудь исторические экспонаты или что-то в этом роде. Муж, юрист на пенсии, очевидно, проделал далеко не ученическую домашнюю работу по интересующему его вопросу. Иносказательно и учтиво он осведомился о нашем привидении или привидениях.
Я пустился в привычные разглагольствования, но вначале почти благоговейно опорожнил рюмку:
— Главное привидение известно под именем некоего доктора Томаса Андерхилла, который жил здесь в конце семнадцатого столетия. Он получил духовный сан, но пастором в церковном приходе не стал: учась в Кембридже, по каким-то причинам покинул студенческое братство и купил эти земли. Его похоронили на маленьком церковном кладбище, но погребения вообще могло не состояться. Он был таким отвратительным типом, что могильщик отказался копать землю, а местный пастор не захотел совершать службу на похоронах. Тогда вызвали могильщика из Ройстона и священника из самого Питерхауза, что в Кембридже. Некоторые в округе поговаривали, что Андерхилл убил жену, с которой постоянно ссорился; видимо, его подозревали и в расправе над фермером, с которым у него были нелады из-за какого-то земельного участка.
В самом деле, странная штука — и жену, и фермера отправили на тот свет очень ловко, а тела самым зверским образом растерзали, но в обоих случаях трупы оставили на виду, на одном и том же участке дороги, ведущей к деревне, хотя между убийствами прошло шесть лет; однако, как неопровержимо установлено, в момент преступления и в первый, и во второй раз Андерхилл оставался дома. Само собой напрашивалось предположение, что он нанял каких-то проходимцев, чтобы их руками сделать грязную работу, но схватить их не схватили, даже видеть — не видели, хотя поговаривали, что наемные убийства не совершаются с такой жестокостью.
Как бы там ни было, Андерхилл, а вернее, его привидение, не раз возвращалось к окнам помещения, где сейчас ресторан, и заглядывало туда, видимо, за чем-то наблюдая. Всех очевидцев без исключения ошеломляло выражение его лица и манеры, но, как гласит предание, начиналась полная неразбериха, когда речь заходила о том, как же он все-таки выглядел. Одному парню показалось, что он смахивает на обезумевшего. Кто-то утверждал, что Андерхилл проявляет холодное любопытство ученого червя, наблюдающего за опытом. Звучит неправдоподобно, как вы считаете? Но…