Шум, который сопровождал действо, по-прежнему лишенный всякого ритма и музыкальности, тем не менее сохранял способность менять громкость. Когда он спадал, мне удавалось различить монотонный голос Андерхилла — тот самый, что слышался в доме вчера вечером, когда меня преследовали видения, и который я принял за голос священника во время литургии. Я посмотрел на стол перед собой: серебряная фигурка исчезла.
Пока это было самое худшее из того, что произошло. Надо было шевелиться. Не успел я встать на ноги, как все погрузилось в кромешную тьму, и в то же мгновение шум превратился в плеск множества крыльев, визги и карканье, а запах — в вонь, характерную обычно для птичника или курятника, но во сто крат усиленную и совершенно невыносимую. Через несколько секунд вокруг моей головы уже роилось сонмище маленьких красно-зеленых птичек, очевидно, они фосфоресцировали, так как несмотря на отсутствие наружного источника света были такими яркими, словно под лучами солнца. Щелкая крохотными клювами, они шныряли и кружили около моего лица, пикировали на него и колотили крыльями по щекам, подбородку и глазам, хотя прикосновений я не чувствовал; внезапно, подобно огоньку свечи, темнеющему от нагара, теряли яркость, но их количество не убывало. Я смежил веки, но чувствовал, что они по-прежнему рядом, прикрыл глаза рукой — безрезультатно, заткнул пальцами уши — карканье и щелканье продолжались. У меня перехватило дыхание, я не мог даже вскрикнуть; время от времени старался пробиться к двери, но каждый раз одна из птичек бросалась мне в лицо, и приходилось начинать все сначала. Полностью и безвозвратно потеряв ориентацию, я услышал сквозь шум смех Андерхилла, и вдруг оказалось, что я наверху, в столовой, рядом со вскрытым участком пола, и что я кладу в карман распятие (о чем сразу же забыл). В следующую секунду я опять очутился среди птиц, в самой их гуще, но рука моя все еще (или снова) сжимала распятие. Несмотря на то, что птицы, удвоив энергию, с диким карканьем продолжали наступление, я бросил распятие в ту сторону, откуда доносился голос Андерхилла, и услышал, как оно ударилось о стену или пол.
Медленно, но неуклонно положение стало меняться. В поле моего зрения птиц стало меньше, они роились только прямо перед глазами или слева, но стало заметно, что каким-то невероятным образом они сплющиваются, хотя атак не прекращают, а их гомон словно у радиоприемника со сбитой настройкой постепенно убывает. Теперь, собравшись в узком и постоянно сужающемся секторе слева от меня, птицы слились в волнистую зыбкую массу, словно экран, на который проецировалось их изображение, развернули под углом ко мне, и до меня долетал лишь слабый единообразный гул. Вскоре перед глазами не осталось ничего, кроме вертикальной светящейся пятнистой полосы красно-зеленого цвета, постепенно угасавшей в полном безмолвии. Я стоял один посреди темного зала, и только сквозь окна просачивался лунный свет.
Я понял, что, вероятно, некоторое время назад погасил настольную лампу и направился к двери, рядом с которой находились выключатели. По дороге я заметил, что в углу, там, где вначале появился Андерхилл, что-то тускло сверкнуло. Я подобрал лежавшую на полу вещицу, но это было не распятие, а серебряная фигурка, и тут же услышал, как снаружи, с правой стороны, раздался слабый, но пугающий хруст, а с другого края — голос Эми, звавший меня.
Я выбежал в холл и бросился к центральному входу, не задерживаясь, чтобы включить свет, и так как мои пальцы на ощупь знали расположение задвижек замка, я почти сразу же выскочил на двор. Эми в белой пижаме шла по дороге, где-то в сотне ярдов от дома, и что-то держала в руках, вероятно, Виктора. Медленной походкой направляясь в сторону деревни, она все время оборачивалась, словно кого-то искала — не меня ли? Ее нагоняла странная, грубо сколоченная, бесформенная громада, неуклюжая и неловкая, но упорно продвигающаяся вперед, демонстрируя неизрасходованный запас сил, и я вспомнил, что наблюдал за призраком этого чудовища, которое при приближении к дому стремительно и весьма успешно умело набирать темп. Однако на этот раз чудовище было реальностью, а не призраком, и теперь я знал, еще не добежав до двери, какова вторая цель Андерхилла — не просто превозмочь смерть и подчинить живое человеческое существо своей воле, но, поднявшись из могилы, запустить в дело то, чему я немедленно стану свидетелем, если не сумею все это остановить.