— Спасибо тебе, солнышко, — сказал я и потянулся, чтобы ее обнять, но она откинулась назад и внимательно посмотрела на меня.
— Нет, не надо. Я говорю не для утешения. Это ты хочешь меня успокоить. А я так много думала, что получился целый план. Во-первых, по моему мнению, ты должен продать дом, потому что и дедушка тут умер, и Джойс ушла, и вчерашний ночной гость — не подарок. Нам нужно переехать туда, где я смогу и в школу ходить, и жить дома. В Кембридж, Истборн или в другое место. Как ты думаешь, я права?
— Да. Ты абсолютно права. Здесь нам делать нечего. Но все зависит от того, разумеется, продаются ли отели и гостиницы там, куда мы собираемся переезжать.
— Ну, так ищи сам, это уже твое дело. Затем, когда мы решим, куда ехать, выберем и школу поблизости.
— Я завтра же начну наводить справки.
— Если у тебя будет время.
— Будет, обязательно будет.
Она потянулась ко мне, я поцеловал ее и крепко обнял. На мое предложение перед уходом включить телевизор она ответила отказом и сказала, что хочет подумать. Подошло время принять душ и переодеться к вечеру. Но стоило заняться привычными делами, как я сразу заметил, что все пошло своим обычным будничным ходом. Ну, если не все, то по крайней мере многое. Я снова ощутил напряжение, сердце тяжело забилось, что предвещало близкую дрожь и перебои. Кроме того, с недавних пор я стал все чаще замечать собственную неловкость; так, сейчас я ударился плечом о косяк двери в ванной, содрал кожу на костяшках пальцев, когда нащупывал кран от душа, в трезвом виде опрокинул на пол суп, схватив кастрюлю с такой неожиданной остервенелостью, словно был в стельку пьян или вестибулярный аппарат почти вышел из строя. Эта мысль мучила меня невыносимо, да и другие не меньше: ведь завтра наступит новая неделя и придется звонить в страховую компанию по поводу «фольксвагена», встретиться с адвокатом в связи с завещанием отца, завезти мясо, заключить новые соглашения на поставку фруктов и овощей и подготовиться к неделе, которая придет на смену этой. А еще была Джойс, и продажа дома, и поиски нового, и потребность в женщине, с которой можно переспать.
Намного раньше, чем можно было предположить (и это действительно так), я воздал должное пророчествам молодого человека о том, что такое смерть, и о ее возможностях. Именно смерть была для меня единственным средством без особых хлопот освободиться от тела, населенного фальшивыми симптомами болезней и страхами, от постоянного прислушивания к нему, от самого себя, как от личности безжалостной и сентиментальной, наделенной непродуктивными, неискренними, непрактичными понятиями о добропорядочности, избавиться от хронического пережевывания собственных мыслей, от счета на тысячи, дабы усмирить их, и от лицезрения своей физиономии в зеркале. Он сказал, что пока стоит мир, от него некуда укрыться, но, покончив счеты с жизнью, от мистера Эллингтона я избавлюсь навсегда.
Я надел вечерний костюм, выпил крепкого виски и спустился вниз, чтобы вступить в обычную круговерть.