Вскоре почва была вскопана на глубину двадцати сантиметров, размельчена, перемешана с сыпцом, и ребята, ползая и стукаясь друг о друга головами, заложили в землю свои зёрнышки.
— А всё-таки нехорошо получается, — сказал Фёдор. — Надо было за Дихофеем хоть одно зёрнышко закрепить.
— Молод ещё, — возразил Петя. — Шесть лет.
— Обидится наш агроном.
— Нет. Не могу я ему доверить.
— Вот у меня есть зёрнышко простой Мильтурумхи, — сказал ухмыляясь Коська. — Давайте воткнём с краю, а Димофею скажем, что это Чародейка. Пусть ухаживает.
Предложение было принято. Зёрнышко Мильтурумки оказалось рядом с зёрнами Чародейки.
— Ну, теперь всё, — проговорил Толя, обтирая руки. — Кончили.
— Теперь только начали, — словно сам себе задумчиво сказал Петя, прислушиваясь к далёкому шуму тракторов.
4. ВЕЧЕР
Хороши вечера в «Зелёном долу»! Поработавшее целый день и щедро раздарившее свой жар полям, медленно опускается за дальний лес утомлённое неяркое и холодное солнце. Сырой работящий ветер, летавший целый день над землёй, вдруг утихает и, засыпая, устало шевелит флажок на вагончике тракторной бригады. Бойкая речушка, переворошившая за день множество камешков и ракушек, с тихим шорохом ворочается в своем ложе, поудобнее устраивается на ночь… На поле шумят трактора, освещая пашню сильными фарами. Из вагончика доносится голос Голубова: «Говорит пятая тракторная! Говорит пятая тракторная!» У реки улюлюкают первые лягушки, но все эти звуки только резче оттеняют спокойную тишину довольного прошедшим днём отдыхающего вечера.
В один из таких вечеров на ступеньке вагончика тракторной бригады под электрической лампочкой сидели Петя и Толя, а мальчик, приехавший из МТС, Гоша читал им рассказ Тургенева «Бежин луг».
— «Вот поехал Ермил за поштой, — читал Гоша вкрадчивым голосом, чтобы страшней было. — Вот поехал Ермил за поштой, да и замешкался в городе, и едет назад уже хмелен… Едет он этак псарь Ермил и видит…»
— А кто такой псарь? — спросил Толя.
— Это раньше люди такие были при собаках, — нетерпеливо объяснил Петя. — Их помещики на охоту брали. Читай, Гоша.
— «Едет он этак Ермил и видит: у утопленника на могилке барашек белый такой, кудрявый, хорошенький похаживает…»
— Страшно, — поёжился Толя.
— И ничего страшного нет, — презрительно усмехнулся Петя. — Подумаешь, баран белый.
— Как это нет ничего страшного? — обиделся Гоша. — А ты дальше слушай: «Ермил слез да и взял его на руки, а барашек ему прямо в глаза и глядит. Жутко ему стало, Ермилу-то, псарю, что-то, мол, не помню я, чтобы эдак бараны кому в глаза смотрели, однако, ничего, стал он эдак по шерсти гладить, говорит: «бяша, бяша»… А баран то вдруг как оскалит зубы и ему тоже: «бяша, бяша», — и, придавив пальцем последнюю строчку, Гоша повернулся к Пете. — Вот тебе и нет ничего страшного!
У реки всё так же монотонно улюлюкали лягушки. В вагончике включился репродуктор рации, и глухой голос произнёс: «Пятая тракторная, пятая тракторная…»
— Пятая тракторная на приёме, товарищ директор, — сказал Голубов.
— Почему Гошку домой не отправляете?
— Не хочет.
— Как это не хочет? А ну, позови его сюда.
Гоша захлопнул книжку и с недовольным видом вошёл в вагончик.
— Скажи ему, что отец сильно сердится, — говорил висящий на стене репродуктор, — и ругается на чём свет стоит. С ним иначе нельзя.
— Я уже здесь, папа, — сказал Гоша в трубку.
— Ты почему домой не едешь?
Петя заглянул в вагончик. Гоша стоял, опустив голову, и молча чертил ногой по полу.
— Довольно ногой картинки рисовать! — сказал репродуктор. Гоша вздрогнул и замер. — Тебя на сколько мать отпустила?
— На неделю.
— А ты сколько живёшь?
Гоша промолчал.
— Чтобы завтра был дома, а то я тебе… — Но в это время в приёмнике что-то расстроилось, строгий голос утонул в шуме, похожем на птичье щебетанье, и Голубову удалось наладить приём только тогда, когда репродуктор спросил:
— Понятно?
— Нам пора идти, я думаю, — сказал Петя Толе. — Девятый час. На участке тебе сегодня дежурить?
— Мне.
— Ступай. Пора.
Толя пуглива посмотрел в темноту.
— Или белого барана испугался? — подозрительно взглянув на него, спросил Петя.
— Ну да уж, испугался. Что я из «Бежина луга», что ли?
Петя оправил пиджачок и пошёл домой. Скоро он совсем растворился в темноте, и только сапоги его ещё долго шаркали за овражком.
Толя взглянул в сторону речки, на мохнатую горушку, смутно черневшую на фоне звёздного неба, и ему показалось, что горушка становится то больше, то меньше.