Горько усмехаясь он взглянул на сидевшего в задумчивости собеседника.
— Там очень много разного говорят, — Жуков глазами показал в сторону потолка. — Очень много, — голосом он дал понять, что эти гуляющие слухи он ни во грош не ставит. — Рассказывают, что в начале войны в Союз приехало очень много иностранных военспецов. Называли итальянцев, испанцев, французов, греков. Недавно Маленков шепнул, что на территории САСШ удалось завербовать примерно четыре тысячи высококвалифицированных рабочих и инженеров. Вербовщики работают во Франции, уж не знаю как… Даже болтают, что по дипломатическим каналам Москва направила во всей белоэмигрантские организации приглашение, — Рокосовский удивленно присвистнул от такой новости. — Есть сведения, что по личному приглашению Хозяина в Москву прибыл Деникин. А за ним, как ты понимаешь, стоит несколько тысяч боевых офицеров… Я не знаю чему верить, Константин. Все это слишком, слишком… фантастично! Чтобы Деникин, который проклял всех нас, приехал в Москвы и встретился с товарищем Сталиным, — Жуков недоверчиво покачал головой. — Если бы мне кто сказал об этом еще несколько год назад, я бы его обложил по м…
Он бросил быстрый взгляд на дверь, словно опасался что их могут подслушать.
— Уверен, что он все знает, Костя, — кто этот «ОН» было ясно им обоим. — Мне иногда кажется, что он видит людей насквозь, — еле слышно прошептал Жуков.
115
Его группе почти удалось проникнуть в расположение партизанского отряда — того самого, который месяцем ранее буквально «размазал тонким слоем» по лесу крупную группировку немцев. Они, бывшие полицаи, остатки карательных батальонов, смогли продвинуться дальше, чем отборные эсэсовские и егерьские части, специально натасканные на операции в подобных условиях. Все этим мысли непрестанно крутились по кругу в его голове, становясь с каждой секундной все более живыми и яркими, обретая все новые и новые подробности.
— У-у-у-у, — тихо застонал Динкевич от своего бессилия что-либо изменить, грызущего его невыносимой почти физически ощущаемой болью. — Черт, черт! Как же так вышло? — он задергался всем телом, дрыгая связанными за спиной руками и сплетенными ногами. — Как же так?
В очередной раз на него накатило так сильно, что он потерял сознание. Извивающееся туловище, изогнувшись напоследок, застыло в немыслимой позе.
«… Они вошли в квадрат под непрекращающийся ливневый дождь, мощными струями продолжавший по ним барабанить и барабанить. С каждым новым хлюпающим шагом из плотной стены дождя выступало очередное мокрые дерево с поникшими ветками, напоминавшее нахохлившегося ворона, который распушив перья мок под дождем. Под ногами кое-где оставались островки грязно-серого снега и полупрозрачного льда, через готовые приходилось перескакивать».
Рядом с Динкевичем на поляне лежало еще семь человек — все те, кто с обезумевшими лицами смогли вырваться из устроенной для них западни. Скрученные бечевкой руки и ноги делали их похожими в этот момент на плотные деревянные колоды, беспорядочно валявшиеся под ногами.
«Динкевич ясно видел самого себя, поправляющего промокшую насквозь командирскую фуражку с красной звездочкой. Вот он делает знак остановиться и еще раз проверить обмундирование. Сечевики, ежась под струями проливного дождя, в очередной раз начали проверять наличие звезд и красных лет.
— Че, рожу кривишь, Горелый? — в этом полусне, полудреме свой собственный голос казался ему настолько писклявым и жалким, что хотелось заткнуть свой же собственный рот. — Не умрешь!
— Не возьму я этот жидовский знак! — ворчал звероподобный мужчина, лицо которого перетягивали багрово-красные рубцы. — Это все кляты коммуняки таскали…. Вот он у меня где! — его ладонь энергично резанула в районе собственной шеи. — Прости меня Господи! Кляты кровопицы, совсем от иродов житья не стало…
Голова отряда со вздохом от него отвернулся.
— Подтянулись, черти! — прикрикнул он на них через проклюнувшийся кашель. — Хватить сиськи мять, тапереча мы одно из подразделений бригады Козлова. Поняли? И чтобы до сигнала ни гу-гу! — небритые и посеревшие лица понимающе закивали».
Он валялся на поляне под огромным деревом и понимал, что вновь видит свой кусочек воспоминаний, нагнавшим его с очередным витком этого бреда. Он стонал и рвался, но мечущееся тело не желало помогать ему.