Глава I
Антон сидел на крыше полуразрушенного здания. Если говорить по правде, это самое здание никогда не было достроенным, для того, чтобы быть разрушенным. Но как уж повелось в народе — и эту башню называли разрушенной. Видимо, для придания романтики.
И этот самый романтизм притягивал к ней толпы молодых людей. Металлисты, громыхая железом, пили пиво и слушали столь любимый рок, готы устраивали собрания, сопровождаемые неизменной готикой, панки панковали, ну и, конечно, были индастриал-альпинисты, частенько приводившие новичков для покорения их первой вершины.
Причем каждой из групп принадлежал какой-то свой день недели, и верхом неприличия считалось прийти в чужой. А для вразумления нарушителя не стеснялись немного колотить.
Антон относился сразу к двум группам — рокерам и альпинистам. А это означало, что в субботу и воскресенье он мог свободно приходить на башню. И редкую неделю он здесь не появлялся, обычно всегда находил хотя бы пару часов, чтобы прийти.
И было неважно, будет с ним кто-то еще или нет.
Сегодня ему очень хотелось, чтобы никого не было. Погода прислушалась к желанию молодого человека — и серая промозглая сырость, вкупе с холодным ветром, загнала всех под теплые крыши домов.
Или, вернее, почти всех.
«А падать здесь быстро… — пронеслась короткая мысль. — Пятнадцать метров, а внизу — горы битого кирпича. Это правда будет быстро».
Подобные мысли приходили в голову далеко не в первый раз, да не только ему. Башня, ко всему прочему, обладала притягательным свойством для самоубийц разного рода, вида и класса. С нее бросались, на крыше резали вены, глотали таблетки… разве что не стрелялись.
Мысли плавно переехали с собственной смерти на самоубийство вообще. Антон вспоминал все случаи, которые произошли здесь за последний год, и постепенно все понятнее становилась тревога родителей, когда он бросал: «Я на башню». Они действительно боялись, что однажды он не вернется оттуда.
Больше они не боятся… Ничего не боятся…
Полгода назад Антон отказался ехать с ними на рынок ясным весенним днем. На башне собирались альпинисты, были новички — и он убежал к друзьям.
Через два часа, когда они сидели на крыше, отмечая посвящение, неожиданно зазвонил телефон. Мама?!
Антон не столько разозлился, сколько удивился. У них с родителями был договор — когда он на башне — ему не звонят. И вдруг…
Но голос в трубке был не мамин…
— Ирина Алексеевна и Валерий Андреевич ваши родители? — спросил незнакомый женский голос и, дождавшись короткого «угу», продолжил: — приезжайте в первую городскую, они попали в аварию, — голос чуть смягчился, из официального став более человечным. — Парень, давай поторопись. Как врач тебе говорю.
С башни Антона снесло вихрем. Пара слов, брошенная им на бегу, заставила слететь вслед и одного из альпинистов, у которого была машина.
— Антон! Куда ты понесся, давай сюда! — окликнул он друга, ринувшегося было к автостраде.
Старенькая «Ока» никогда не неслась с такой скоростью — этого просто не предусматривала ее конструкция. Маленькая юркая машинка ныряла во все возможные дыры, которые только удавалось найти. Сейчас ни Антон, ни его друг совершенно не думали о том, что могут легко повторить печальную судьбу его родителей, они хотели только одного — успеть. Интонации в голосе врача дали юноше понять, что шансов не просто мало, а очень мало…
Закон подлости вечен и нерушим. Поэтому за пару кварталов до больницы на машину обратили внимание явно скучавшие гаишники.
— Черт, — выругался Дима, заметив полосатую палочку и выруливая на обочину. — Тош, это походу надолго, я ж все что можно нарушил.
— Спасибо, Дим. Ты меня просто спас. Пешком когда бы еще добрался.
— Да брось ты, — отмахнулся друг.
Милиционеры подозрительно покосились на пассажира, который направился было к тротуару.
— А ну стоять. Ты куда собрался?
— Мужики, родители в больнице умирают, — Антон приостановился, посмотрев на гаишников. — Недалеко она, я там буду.
— Ну ладно, иди, — разрешил лейтенант, бросая хищный взгляд в сторону водителя, заставляя того поежиться.
Дмитрий обреченно вздохнул и достал папку с документами. Объяснение обещало быть долгим…
Ворвавшегося в приемный покой Антона легко было принять за безумца. Едва сумев успокоить дыхание, он тут же подошел к медсестре и назвал имена родителей.