Прежде чем выйти, Десейн подождал, пока осядет пыль. Выбравшись из кабины, он залез в фургон и проверил свой неприкосновенный запас – бобы, порошковое молоко и яичный порошок, упаковка сосисок, бутылка сиропа и полкоробки смеси для оладьев, кофе, сахар. Вздохнув, он сел на койку.
Окно напротив открывалось на песчаные холмы и дом без дверей. Десейн потер лоб. Где-то в глубине черепа, за глазами, притаилась боль. Она пульсировала и в травмированной голове. Безжалостный свет, заливавший убогие холмы, вызвал в нем приступ стыда и раскаяния.
Впервые с того момента, как он направил свой «Кемпер» в сторону долины, Десейн принялся анализировать свои поступки. Все, что он делал, несло в себе оттенок сумасшествия. Это был какой-то безумный танец, где в качестве его партнеров выступали Дженни, Марден, Бурдо, Пиаже, Уилла, Шелер, Нис… Да, это было сумасшествие, однако в нем присутствовала определенная логика, а столкновения Десейна со смертельными опасностями, каждая из которых едва не стоила ему жизни, добавляли особый колорит этому ощущению величественного абсурда. И самой значительной чертой этого мира бессмыслицы была машина Джерси Хофстеддера.
Десейн чувствовал, что все это время находился под водой и теперь восставал из глубины, чтобы честно и открыто столкнуться с самим собой и с тем, что происходило в его нынешней жизни. Словечко «мы», услышанное им из уст Дженни, уже не пугало его. Это было «мы» пещер и Джаспера, «мы», терпеливо ожидавшее его решения.
Да, решение обязан принять он, и только он. Неважно, как изменила его сущность та субстанция из залитых тусклым красным светом пещер. Он должен на что-то решиться или же безумный танец последних дней будет лишен всякого смысла.
Я все еще боюсь, сказал Десейн себе, что «мерцание в глазах» отправит меня к конвейеру, возле которого эти зомби занимаются упаковкой продукции от Джаспера.
Терзаясь мыслями, с бешеной скоростью проносившимися в его сознании, Десейн выбрался из фургона и встал на песчаную дорожку, пышущую полуденным жаром. Одинокая ворона пролетела так низко, что он услышал, как ветер свистит в ее оперении.
Странно, что ворона одна; вороны – стайные птицы. А эта – одинока, совсем, как он. Десейн подумал: если я приму решение не в пользу долины, я таким и останусь – одиноким созданием, не знающим чувства единения с другими людьми.
Проблема заключалась в том, что глубоко внутри он ощущал настоятельную необходимость предоставить тем, кто его нанял, честный доклад. К этому понуждали его сила и ясность ума, обеспеченная Джаспером. Это же велел ему долг. Если в докладе он утаит или упустит что-то, это будет не совсем честно. А нечестным Десейн быть не мог – это разрушило бы его представление о самом себе. Он ревниво относился к собственной идентичности и не мог пожертвовать даже самой малой ее частью.
Его идентичность, так хорошо ему знакомая, но увиденная как бы заново, гораздо более ценная, чем что бы то ни было на свете, висела сейчас на Десейне тяжелым грузом. Он вспомнил сделанные с помощью Джаспера открытия, все разнообразие связанных с ним переживаний, которые привели его сюда, в высшую точку кризиса.
Недавнее прошлое, когда Десейн мог позволить себе пребывать в состоянии беззаботного неведения, окутывало его как туман, способный бросить в дрожь среди жаркого дня. И Десейн действительно дрожал. Как было бы комфортно, размышлял он, вообще не принимать решений. Как это соблазнительно – позволить той змееподобной сущности, что таится в глубинах его сознания, поднять свою древнюю седую голову и поглотить то, что не дает ему покоя.
Теперь люди долины виделись ему почти олимпийскими богами – они стояли перед ним призрачными рядами, по ранжиру. Властители изначального и первичного; они что, испытывают его, Десейна?
Но почему тогда Дженни сказала, что не посмеет сюда приехать?
И почему в долине нет детей?
Холодный, аналитический ум Десейна взвесил объекты его размышлений и нашел баланс неудовлетворительным. Не исключено, что часть тревожащих его мыслей принадлежит Джасперу. Но к какому бы решению Десейн ни склонялся, в центре стоял главный вопрос: «Где та точка опоры, утвердившись на которой я мог бы определить: это – так, а это – иначе»?
И никто не был в состоянии помочь ему в нахождении этой точки. Его уделом был одинокий поиск. Если он предоставит группе Мейера Дэвидсона честный доклад, Сантарога будет обречена. А если солжет, то поселит в своем сознании раковые клетки, и они станут разъедать его изнутри.
Впрочем, ему все-таки удалось отрезать себя от долины. Он вспомнил посылку, которую отправил Селадору. Именно здесь начался разрыв с долиной.