Рука Пиаже взметнулась, и жест его включил в себя не только тепличный комплекс и долину, но и весь мир, и всю вселенную.
Во рту у Десейна пересохло. Этот человек безумен!
– Вы несете в себе опыт общения с Джаспером, – продолжил Пиаже. – Освойте его по-настоящему. Дженни считает, вы способны это сделать, а ее устами глаголет истина.
Грудь Десейну сжало, мысли – без всякой связи и последовательности – пронзали одна за другой его сознание.
Словно печатая слова, доктор говорил:
– Приблизительно в одном случае из пятисот Джаспер, увы, неспособен… – Он вскинул руки ладонями вверх. – Но вы к ним не принадлежите, и в этом я ставлю на кон свою репутацию. Вы раскроетесь до конца и полностью.
Десейн посмотрел на каменные здания, на снующих туда и сюда людей, озабоченных какими-то целями и задачами. Это было похоже на танец пчел-разведчиц – их движения должны были дать ему направление. Но определить его он не сумел.
– Попытаюсь объяснить в терминах внешнего мира, – сказал Пиаже. – Может, тогда…
Он пожал плечами и, облокотившись на дверцу машины, максимально приблизил свое лицо к лицу Десейна.
– Мы просеиваем хаос реальности через сито, сплетенное из идей, – начал Пиаже. – Однако эта система идей жестко ограничена языком. Иными словами, язык прорезает борозды, по которым движется наша мысль. И если нам нужны новые мысли, мы должны выйти за границы обыденного языка.
– Но причем здесь дети? – Десейн кивнул в сторону теплиц.
– Десейн! У нас с вами есть общий инстинктивный опыт. Что происходит в неоформившейся психике? Как личности, культуры и социальные формации мы, человеческие существа, воспроизводим каждый аспект инстинктивной жизни, которая сопровождает нас как вид на протяжении жизни неисчислимого ряда поколений. Джаспер помогает нам уничтожить этот связующий поколения элемент. Но можем ли мы использовать его начиная с детского возраста? Вы знаете, что детям свойственна природная жестокость? Нет, конечно! В противном случае мы погрязнем в хаосе, и общество погибнет. Все просто, не так ли? Мы должны насильственно упорядочивать врожденные паттерны нашей нервной системы. Исходить из общих, а не личных интересов.
Десейн пытался осмыслить эти идеи и как-то увязать их с тем, что Пиаже говорил раньше. Сбросить покров детства? Мировоззрение?
– Мы все обязаны бороться за выживание, – продолжил доктор. – Мы знаем, что цивилизация за пределами долины умирает. Да, она умирает, и вы это отлично понимаете. Когда это случится, ее части должны отсечь себя от материнского тела и освободиться. Джаспер – это наш скальпель, Десейн. Теперь – думайте! Вы же жили там. У них – вергилиева осень, закат цивилизации.
Пиаже отступил назад и внимательно посмотрел на него.
Неожиданно для себя Десейн вдруг осознал, что едва ли не очарован доктором Пиаже. В этом человеке жила некая вневременная сущность; его сила и власть распространялись на все, что его окружало. Голова, словно сошедшая с египетских фресок, держалась на стоячем воротнике врачебного халата, а четко очерченные скулы и подбородок, орлиный нос и белоснежные зубы за тонкими губами, казалось, явились в наш век из времен Моисея.
Пиаже улыбнулся, окинув взглядом простирающийся вокруг пейзаж, теплицы, снующих повсюду людей.
Десейн понял, почему его сюда послали. Конечно, дело было не в маркетологических исследованиях. Марден мастерски разоблачил эту легенду. Он был отправлен в долину, чтобы разрушить существующий здесь мир.
Сантарогийцы отправляли сюда своих детей, чтобы они работали и готовились к будущей жизни в долине. Детский труд. Это незаконно. Но Пиаже, похоже, было безразлично, насколько он раскрыл перед чужаком тайны долины Сантарога.
– Идемте, – сказал доктор. – Я покажу вам нашу школу.
Десейн покачал головой. Какой несчастный случай ждет его там? Кто-то толкнет его на осколок стекла? Или из-за угла выскочит ребенок с ножом?
– Мне… мне нужно подумать. – произнес он.
– Вы уверены? – Слова Пиаже прозвучали как вызов на поединок.
Десейн вспомнил о средневековой крепости-аббатстве, о монахах-воинах. Как похожи Пиаже и жители долины на людей той поры – по крайней мере, в непоколебимой решительности, с которой они отбивались от внешнего мира. Но так ли они непоколебимы? Или их просто гипнотизируют собственные деяния?