– Еще один несчастный случай? – произнес доктор.
Десейн встретился с внимательным взглядом Пиаже и кивнул.
Фургон скорой помощи свернул на обсаженную деревьями улицу, и Десейн узнал широкий фасад дома Пиаже, отделанный коричневым галечником. Они проехали мимо дома и свернули на засыпанную гравием дорожку, которая огибала заднюю часть дома и вела к двухэтажному кирпичному зданию, соединявшемуся с главным строением колоннадой.
Несмотря на боль, Десейн отметил, что это здание, отгороженное от улицы забором и вечнозелеными деревьями, является частью обширного комплекса, и это показалось ему важным.
Ассистенты в белых комбинезонах выбежали из дома с носилками на колесах и переложили на них обгоревшего механика. Пиаже открыл дверцу и спросил:
– Сами дойдете, Гилберт?
– Да.
Держа обожженные руки перед собой, Десейн выбрался из машины. Боль и необходимость передвигаться занимали все его внимание. Начинали болеть лоб и правая сторона лица. Кирпичное здание, пара двустворчатых дверей, руки, заботливо направляющие его – все это, казалось, удаляется и становится крохотным!
Я отключаюсь, подумал Десейн. Он понимал, насколько опасно было бы сейчас погрузиться в забытье. Его усадили в кресло-каталку и быстро повезли по коридору с зелеными стенами. Усилившаяся вдруг острота восприятия заставила его чувства буквально удариться о стену боли, и Десейну захотелось провалиться в беспамятство. Перед ним возникла альтернатива – либо беспамятство, либо боль, и альтернатива эта воспринималась им как вещь вполне осязаемая.
Яркий свет ударил Десейну в глаза.
Свет был повсюду. Он услышал звук ножниц, увидел руки, которые работали ножницами. Они разрезали рукава его рубашки и пиджака, убирая ткань с обожженной плоти.
Но ведь это моя плоть, подумал он.
Десейн почувствовал холодок на коже левого плеча и легкое покалывание. Рука, державшая шприц, появилась в поле его зрения. Важным для Десейна было то, что он не видел ничего за пределами этого узкого поля. В нем был туманно мерцающий свет, двигались руки и появлялись лица. Он понял, что его раздевают, а к рукам и лицу прикладывают нечто прохладное, смягчающее, скользкое.
Они сделали мне укол, чтобы отключить, подумал Десейн. Попытался размышлять о том, в какой опасности находится, насколько беспомощен. Но сознание отказалось работать в этом направлении. Его чувствам и мыслям не удалось пробиться через мерцающий туман. Раздавались голоса, и Десейн прислушался. Кто-то сказал:
– Господи! У него пистолет!
– Опусти и займись делом, – произнес кто-то еще.
По какой-то причине этот разговор позабавил Десейна. Потом он вспомнил о своем «Кемпере» – в тот момент, когда видел его в последний раз и когда машина превратилась в шар оранжевого пламени. Там, в огне, остались все его записи. Подробнейшее описание того, что он собрал о долине Сантарога. Описание? Какие-то обрывочные заметки, размышления… Все это он хранит в памяти и без труда восстановит.
Но память умирает вместе с человеком!
Страх парализовал самую сокровенную часть его «я». Десейн попытался закричать – не получилось. Хотел пошевелиться – мышцы не двигались.
Когда на него навалилась темнота, она показалась ему могучей ладонью, которая протянулась к нему и поглотила его.
Глава 11
Очнувшись, Десейн помнил свое сновидение – разговор с безликими богами. «Навозные кучи восстанут, а замки падут». Эту фразу, словно через эхо-резонатор, кто-то произнес, пока он находился в забытьи: «Навозные кучи восстанут, а замки падут».
Десейн понимал, как важно запомнить это сновидение. Да. «Наконец я проснулся» – именно это он пытался сказать безликим богам.
В его памяти сон сохранился как некий непрерывный процесс, неотделимый от него самого. Сон был полон чистых деяний и мук, отчаяния и постоянных разочарований. Десейн старался сделать нечто, принципиально невозможное. Но суть этого невозможного ускользала от него.
Десейн вспомнил мощную руку, которая ввергла его в темноту. Глубоко вздохнув, он открыл глаза, и в них сразу же брызнул дневной свет. Десейн лежал на кровати в комнате с зелеными стенами. Слева через окно была видна красная ветка мадроны, маслянистые зеленые листья, голубое небо. После этого он ощутил свое тело – боль в перевязанных руках, на лбу и на правой щеке. Горло першило, а по языку растеклась горечь.