Хорошо, что боль, словно некая пустота внутри, помогает отбиваться от наступающих зеленых волн. И Десейн держался за боль, как за спасительную соломинку.
– Вот что я вам скажу, – усмехнулся Пиаже, удалившийся из зоны видимости. – Я здесь посижу и подожду, пока Уин вернется, и вы наконец отправите что-нибудь в свою пасть безумца. Я к вам не прикоснусь и никому не позволю прикоснуться. Ваши повязки подождут. Более всего важно для вас – отдохнуть. Поэтому, если можете, поспите. Прекратите бороться.
Сон! С какой радостью его усталость восприняла этот совет!
Но все-таки, с чем бороться?
Десейн вновь попытался правильно сформулировать вопрос, но сил у него не хватило. Вся энергия ушла на то, чтобы хоть как-то поддерживать жизнь в крошечном ядре бодрствующего сознания, которое сконцентрировало свое внимание на кремового цвета потолке.
– А боретесь вы, – Пиаже заговорил спокойным, рассудительным тоном, – с необходимостью выбраться из болота. Вам нравится грязь, которая вас облепила. И это заставляет меня поверить в то, что ваша версия содержит в себе зерно правды – что мы по-прежнему несем на себе некое родимое пятно природной агрессивности, причем там, где нам это незаметно самим.
Голос Пиаже гипнотизировал. Обрывки его фраз проникали в сознание Десейна – не смыслом, а звуком и ритмом:
– …эксперименты по одомашниванию… выведение из состояния пост-стабильности, из зафиксированного положения… …должен каждый раз актуализировать ощущение собственной идентичности…
– …ничего нового; человечество находится в состоянии перманентного кризиса…
– …особый тип религиозного опыта – создание нового ордена теоботаников…
– …не убегать от жизни и ощущения полноты бытия…
– …искать общество, изменяющееся неторопливо, под воздействием совокупной силы коллективного желания…
Один из безликих богов громоподобно прошептал, и шепот этот молнией проник в череп Десейна:
– Решил я явить тебе заповедь свою, и она гласит: бедняк не может позволить себе иметь принципы, а богачу они не нужны.
Десейн лежал в полной тишине, словно окутанный ватой. Им безраздельно владел страх – он боялся пошевелить даже пальцем. Десейн чувствовал, что где-то там, далеко внизу простирается необъятный мир; он же, практически лишенный возможности двигаться, находится высоко над ним. Нечто очень знакомое позвало его, поманило. Десейн внутренне потянулся к источнику зова, но тут же отпрянул. Место, откуда звучал призыв, клубилось чудовищами: лицемерие, ложь, притворство в самых причудливых формах населяло его. Да, он вполне мог бы там жить, приспособиться и быть счастливым, осуществиться как личность. Но это был мир суррогатов – успокаивающих, умасливающих, но – лживых.
Этот мир звал его, и соблазн был почти непреодолим – сверкающий пиротехнический покров, палитра, перенасыщенная яркими красками.
Но все это – обман, трюк, фокус.
Десейн это ясно видел: там царили избитые временем и частым употреблением банальности, на века застывшие, законсервированные формы поведения.
Это был мир, достойный лишь ненависти.
Но что за мир явился ему в столь неприглядном свете? Мир долины… или же внешний мир?
Кто-то тронул Десейна за плечо. Он закричал. Проснувшись, Десейн услышал собственные стоны и бормотание. Не сразу он пришел в себя. Но куда подевались безликие божества?
Над ним, положив ему руку на плечо, склонился Пиаже.
– У вас, вероятно, были кошмары, – сказал доктор, убирая руку. – Уин принес поесть – так, как вы и просили.
Желудок Десейна скрутила боль.
Справа, у соседней кровати, стоял Бурдо. На третьей кровати высилась коробка с банками и пакетами.
– Дайте консервный нож и ложку, – попросил Десейн.
– Скажите, что вам приглянулось, и я открою, – произнес Бурдо.
– Я сам, – возразил Десейн и приподнялся на локтях.
В руках вновь остро запульсировала боль, но он почувствовал себя гораздо более сильным – отчаяние придало ему энергии.
– Пусть делает, как хочет, – усмехнулся доктор, и Бурдо, мгновение поколебавшись, пожал плечами и вышел из комнаты.
Десейн сбросил с себя одеяло. Жестом попросив Пиаже отойти, он сел. Ступни ощутили холод пола. Сделав глубокий вдох, Десейн перебрался на соседнюю кровать. Колени его почти не болели, но сам он понял, насколько скудными были его жизненные силы.
Вернулся с консервным ножом Бурдо.
Десейн взял протянутую Пиаже ложку и сел рядом с коробкой из супермаркета. Наугад, даже не взглянув на этикетку, вытащил из коробки зеленую банку и, орудуя ножом, открыл.
Бобы!
И, одновременно, его окутал аромат Джаспера. Десейн посмотрел на этикетку: «Произведено и упаковано в кооперативе Джаспера». Стояли номер заказа, прошлогодняя дата и предупреждающая надпись: «Не предназначено для продажи в других округах штата. Подвергнут обработке – декабрь 1964».