Сергей Горский помогал Артуру с организацией и проведением его первых выставок в Питере, был свидетелем на их студенческой свадьбе, самым близким другом в те дни, нелегкие, но по-своему чудесные, полные бурных и непримиримых споров, гуляний по Невскому в серебристом тумане белых ночей, надежд и грандиозных планов. Нина училась на искусствоведа вместе с Сергеем, через нее он и познакомился с Корнилиным. Их неудержимо влекло друг к другу. Сергей угадал в Корнилине недюжинный и мощный талант, будущую известность, блестящие творческие успехи, – именно это привлекало его к художнику.
– Сережа!
Нина оставила двух маститых столичных искусствоведов, которым невнятно пыталась объяснить отсутствие на столь представительной выставке главного действующего лица внезапной болезнью этого самого лица, – что у нее весьма плохо получалось, – и поспешила навстречу старому другу. Сергей был потрясающе красив – спортивная фигура, широкие плечи, модная стрижка. Элегантен, подтянут, безупречен, с лицом, которое не всегда увидишь даже на экране: синие глаза, мужественный подбородок, высокий лоб, губы красивой формы, светлые волосы и такие же светлые усики при темных бровях. Герой-любовник, да и только! Нина подумала, что он стал еще красивее с тех пор, как они в последний раз виделись, хотя теоретически это казалось абсолютно невозможным. Красавца сопровождали две девушки-француженки, которым он служил гидом и переводчиком одновременно.
Французский язык Сергей знал с детства. Его мама работала переводчиком в посольстве, а отец – повар экстракласса, звезда столичных ресторанов, – и вовсе безупречно владел пятью языками. Такая вот интересная семья. Родители Сергея несколько последних лет работали во Франции, куда и устроили сына сначала на практику после института, а потом подыскали ему работу в редакции одного искусствоведческого журнала.
– Нина! Рад тебя видеть! Мадам Корнилина, – представил он жену художника француженкам, которые улыбались, кивали головами и выражали свой восторг по поводу выставки.
Сергей перевел Нине хвалебные отзывы. В другой раз она бы обрадовалась, но сегодня ей было не по себе. Сергей заметил ее нервозность, замешательство.
– Что с тобой? А где Артур?
Нина ждала этого вопроса, и все равно он застал ее врасплох. Она замялась. Не хотелось объясняться при всех.
– Ему нездоровится.
– Что?! – у Сергея при всей его сдержанности едва глаза на лоб не вылезли. Такая потрясающая экспозиция, столько иностранцев, покупатели так и кишат, публика млеет от восторга, корреспонденты жаждут интервью, а дражайшему Артуру, видите ли, нездоровится! Да у него звездная болезнь развилась не на шутку!
– Я тебе потом все объясню, – торопливо пробормотала Нина, опустив глаза. – Вечером будет банкет для избранных. Мы сможем поговорить?
– Без проблем. А что все-таки случилось?
– Случилось. – Нина усиленно сдерживала слезы. Не хватало только расплакаться тут при всех! Она живо представила себе яркие обложки художественных журналов, свое заплаканное лицо на переднем плане, потекшую тушь… Кошмар! Шмыгая носом и отворачиваясь от вездесущих и нахальных корреспондентов, она отправилась отдавать последние распоряжения насчет банкета. Вечером ей предстоит, несмотря ни на что, быть гостеприимной хозяйкой и интересной собеседницей, женой гения, так что ударить в грязь лицом никак нельзя. Злость и раздражение на Артура, свалившего на нее всю эту нелегкую ношу, непроизвольно возникли и так же растаяли, уступив место беспокойству и озабоченности. Все-таки ей стало немного легче. Вечером она сможет поговорить с Сергеем, посоветоваться, просто высказать все, что наболело.
Горский с недоумением смотрел ей вслед. Атмосфера выставки на мгновение показалась напряженной и неспокойной, может быть, опасной, – но только на мгновение. К нему обратилась пожилая пара, по-видимому, англичане, желающие приобрести одну из картин, и Сергей начал объяснять им, как правильно оформить вывоз и отвечать на вопросы. Он оказывался постоянно занят то одним, то другим, переводил, показывал, знакомил, помогал разобраться, что к чему, непонятливым иностранцам, и посмотреть картины без суеты, основательно и со вкусом, как он любил это делать, ему никак не удавалось. Так, беседуя, и мимолетом глядя на работы Артура, он не переставал поражаться удивительному дару этого молодого художника, его роскошному, щедрому, великолепному, неистощимому воображению, филигранной технике, необычной сочности, смелости живописи. Дает же Бог людям! Сергей думал об Артуре без зависти. Восхищение и наслаждение – вот что он испытывал, не будучи в этом оригинален. Большинство посетителей бурно выражали те же чувства.
Он поискал взглядом девушек-француженок, которых привез в Харьков и привел на выставку. Они стояли у одной из картин, оживленно переговаривались. Сергей подошел. «Изгнание из рая» – название, в общем, не особо оригинальное, но вот сама картина… Он невольно застыл, очарованный странным полотном.
…Безупречно, первозданно-чистое небо, синее и ясное. В ореоле кругового золотого сияния – прекрасный и грозный Архангел Михаил с мечом в руке. Суровое и мужественное лицо, ослепительно сияющий меч, могучее тело воина в драгоценных доспехах, алое пятно плаща. Лик его грозен. Он смотрит на женщину… и…Светлые шелковистые кудри волос придают его непоколебимому виду мягкие черты нежного возлюбленного… У Сергея просто челюсть отвисла, настолько откровенный и жаркий намек читался в полуопущенном взгляде стража, стоящего между двух столбов небесных врат.
Сами столбы увиты морскими змеями и драконами, изумрудно-зелеными, с алыми плавниками и хвостами. Слева – Шива [9] в тяжелой золотой короне держит в руке лотос. Справа – восточная богиня любви, красавица Лакшми, вся в пышных гирляндах бело-розовых цветов, в золотом шлеме и с золотым копьем. А на переднем плане – самая обычная современная постель, смятая и скомканная, на которой, обхватив руками голову, скорчившись от нестерпимого ужаса и безнадежности, вниз лицом лежит сильное мускулистое мужское тело…
Сергей невольно оглянулся. Ему отчего-то показалось, что все без исключения посетители выставки забросили свои дела и разговоры и уставились на него. Но ничего похожего на самом деле не происходило. Люди продолжали рассматривать картины, обсуждать что-то, просто сидели и беседовали. Никому не было никакого дела до Сергея. Внезапно возникшее без всякого повода чувство неловкости не проходило, а, напротив, усиливалось. Горский вдруг ощутил себя безумцем, который не понимает, ни где он находится, ни что он представляет собой. Его модная одежда показалась ему нелепым шутовским нарядом. Такие же «шуты гороховые» расхаживали с умным видом вокруг него, высказывали свои мнения, от которых хотелось истерически хохотать, хохотать без остановки…
– Что они все делают здесь? – подумал вдруг Сергей, стремительно утрачивая чувство реальности происходящего. – Кто они? Зачем они пришли сюда? И зачем я сам пришел сюда? Что мне здесь нужно? И что здесь нужно всем этим людям?
Нелепая напыщенность и важность мужчин снова рассмешила его. Он с трудом сдержался. Женщины сплошь поражали глупостью и пустотой взглядов, самодовольным выражением на раскрашенных масках лиц. Внешний лоск таял с неимоверной быстротой, обнажая убогую суть собравшихся. Сергей спохватился, что его нагота, не столько физическая, сколько душевная, тоже станет всем заметна, всем видна, что он больше не сможет ее скрывать ни при помощи интеллектуальных бесед, ни при помощи денег. Он лихорадочно размышлял, чем можно прикрыть ее, и ничего не находил… На лбу выступила испарина, руки задрожали, сердце забилось сильными, неровными толчками, усиливая мучительный и позорный страх, охвативший его. Горский машинально полез в карман, достал носовой платок и вытер лицо. Что это с ним?
Неожиданная дурнота отступила так же внезапно, как и началась. Сергей перевел дыхание, не сразу поверив, что наваждение схлынуло. Запах женских духов, мужской парфюмерии, красок, мастики для пола, холстов, пыльных портьер наполнил легкие тяжестью. Да здесь просто душно! В глазах у него прояснилось, и он снова увидел, что стоит у картины «Изгнание из рая»…
9
Шива – один из трех верховных богов, наряду с Брахмой и Вишну в брахманизме и индуизме. изображается в грозном виде, часто в священной пляске, воплощающей космическую энергию.