Внизу, в клубах седого дыма, горит багровая игла Золотого Пика…
Гудит мой пропеллер, — выше, выше… выше!
Там, в золотистых туманах под нами, мечутся косые, острые паруса-крылья Безмолвных. Небо кипит. Погоня…
Гигантская стая летит тесным роем — углом — вожак впереди.
Я знаю — это Мыслитель, он гонится за Ионги…
Пальцы мои коченеют. Машину рвануло, накренило. Лопнул ремень. Когтистая лапа в голубых канатах жил — накрыла руль.
Из воздушной бездны на меня смотрит Мыслитель. Плещут красные глаза. Его лапа повертывает машину… Дуло моего парабеллума скользит по красному глазу, как по выпуклому корабельному стеклу, я вдавил дуло и пустил заряд за зарядом…
Лапа в корчах сорвалась.
За Игл-Сити, за рекой Иокон я бросил нашу замерзшую, расшатанную бурями машину.
Мы с Ионги шли в снегах. Она скоро выбилась из сил. Я ее нес. Нас подобрали в Игл-Сити…
Да, я принес на Землю немую девушку… Ни движения, ни звука, ни тени человеческого слова: одно дыханье и мерцающая глубина глаз. Золотистое смуглое лицо Ионгайи, на котором живут только глаза, осененные тишиной ресниц — Лик Вечной, Печальной, — мое вдохновение, моя жизнь…
А когда я очнулся в госпитале, в Фриско, доктор, — у него лоснящийся, чисто выбритый подбородок и багровая шея, — сказал мне, что та девушка, о которой я говорю, — умерла, что я принес ее мертвой, замерзшей…
А потом он сказал, что никакой девушки не было, что в бреду тифозной горячки я принимал за нее сестру милосердия…
— Вам пора подыматься, парень, — говорил мне доктор. — На казенную койку охотников много…
Я замолчал и отвернулся к стене. Я понял, что потерял моего зверя, мою птицу, мою немую невесту, что теперь я один на земле.
Когда в конторе госпиталя мне выдали сверток помятой, прожженной дезинфекцией одежды, — я узнал мою матросскую синюю фуфайку, мокасины, меховые сапоги, те самые, в которых я вылетел с Зеленого Острова.
Я порылся в кармане меховой куртки, там должны быть листки, которые мы подобрали в брошенной машине. «Не все потеряно», — подумал я. Поправляясь, я читал газеты и не сомневался, что аэроплан, сброшенный на Зеленый Остров Безмолвными, был одним из тех, которые оставил во льдах Амундсен…
Но листков не было.
— Скажите, а где листки? — спросил я конторского служителя, рябого парня с золотой пломбой во рту.
— Не знаю, о чем вы говорите… Поторопитесь, пожалуйста…
— Да, я готов… Но не скажете ли вы, как я попал в Сан-Франциско?
— Вас привезли с севера… Нашли в снегу, на берегу океана… Вероятно, вас еще живым выбросило море… Вы, вероятно, с китолова… Желаю вам счастья.
Я поблагодарил и ушел. Я знал, куда мне ехать: — к Амундсену.
У моряков есть добрый обычай: безработного товарища всегда пустят на корабль и провезут в трюме и накормят тайком, если ему надо убраться из одного порта в другой…
Дрожащий от слабости, с лихорадочными глазами, бледный, с головой, обритой после тифа, я сошел на берег в Осло, в старой Христиании.
В корабельной конторе я узнал, что винтовая шхуна «Святой Маврикий», капитана Петерсена, пропала без вести со всей командой год назад…
Закатные сиреневые облака, по краям — ясное золото, — стояли громадами над сонной вечерней водой, когда я подходил к дому Амундсена.
Дом его у фиорда.
Роальд Амундсен, великий исследователь, в домашней шведской куртке, в туфлях, работал в саду. Вы знаете, что он сам ухаживает за цветами.
Я остановился у калитки… Слегка зашуршал гравий. Амундсен подошел ко мне. Вблизи, его морщинистое, обритое, с глубокими полосами у носа лицо — похоже на простое лицо деревенского учителя или капитана парусника…
— Вы матрос? Вы больны? — отрывисто спросил он и поискал мизинцем в жилетном кармане, чтобы подать мне монету.
— Капитан, я оттуда, с полюса… Я нашел ваш брошенный аэроплан.
Его высокий, загорелый лоб слегка побледнел. Он посмотрел мне твердо и пристально в глаза.
Мы молча вошли в дом.
Он слушал мой рассказ, не разжимая с лица крепких рук.
Когда я заговорил о Ионгайе, я заплакал… Простите, я плачу и теперь.
С жалостью и печалью посмотрел на меня Амундсен.
— Хельхейм… Я слышал от шведских моряков эту древнюю легенду викингов о Хельхейме…
Там, за северным полюсом, лежит страна забвения и смерти, Зеленый Остров безмолвия, куда выносит со всех океанов затонувшие корабли, где витают души всех погибших в морях… Хельхейм, страна сновидений, тишина…
— Да, я был там… Я принес вам привет от воздухоплавателя капитана Андрэ. Он жив.