— Времена, друг мой, меняются…
— Я полностью согласен с вами, мистер Грей: когда-то власть даровалась богом, потом — королем, потом — народом, а сейчас — деньгами. Только деньги дают власть.
— Я же сказал вам, Мейкер Томпсон, времена меняются. На смену благороднейшим традициям, о которых болтает Кайнд, к счастью, пришли тресты, и поскольку мы — один из ста трестов, направляющих политику Соединенных Штатов, нам нечего церемониться с этими странами, надо обезопасить наше имущество и покончить с правительствами, которые мы там поддерживаем для того, — мне так представляется, — чтобы жители в конце концов взвыли от отчаяния и вышли бы на улицы, крича, что пойдут за кем угодно, лишь бы избавиться от ярма кровожадных соплеменников.
— Совершенно верно, мистер Грей…
— Ибо не надо быть очень проницательным, чтоб догадаться, что именно на это и рассчитывает Белый дом, поддерживая такие режимы, при которых великие бездельники — военные грабят свои страны, сеют в народе смерть и ужас.
— Вы знаете ситуацию лучше, чем протестант Библию…
— Друг мой, в Новый Орлеан раньше всего доходят жалобы этих бедняг. Однако выпьем. Еще немного виски?.. Они надеются, что аннексия принесет покой их очагам, будет гарантией их личной безопасности и сохранения имущества. Надо спасать то, что уцелело, остатки диких народов…
— Нечего их спасать, мы не Армия спасения… Кайнд совсем помешался на своих гуманистических идеях. Вы не были в тропиках, мистер Грей? Тот, кто живет в тех краях многие годы, знает, что спасать там нечего, там нет даже праха мертвых — в таком климате покойники не дремлют в склепах по-египетски, не плавают, как здесь, по улицам. Я вам когда-нибудь расскажу, что в молодости со мной случилось в вашем прекрасном городе. В тропиках нет мертвецов, их бренные останки нельзя спасти. Все исчезает, уходит, ничего не остается; смерть не вечна там, а жизнь слишком быстротечна…
Мейкер Томпсон прервал речь, заслышав шаги. Прибыли другие важные персоны. Банкиры и крупные акционеры, как ему сообщил Грей, от «Сокони-вакуум ойл»- миллиард четыреста миллионов долларов; от «Галф ойл" миллиард двести миллионов долларов; от «Бетлэхем стил»- миллиард долларов; от «Дженерал электрик»- миллиард долларов; от «Тексас компани" миллиард долларов; от «Дженерал моторс»- два миллиарда восемьсот миллионов долларов; от «Юнайтед стейтс стил»- два миллиарда пятьсот миллионов долларов; от «Стандарт ойл»- три миллиарда восемьсот миллионов долларов…
— Я не хотел приглашать мелкоту, — сказал Грей, улыбаясь и вставая навстречу гостям, — пигмеев не надо! Не меньше миллиарда долларов; все самые влиятельные акционеры и ваши сторонники.
Аромат резеды вливался в открытые окна вместе с сомнамбулическим светом жаркой ночи и смешивался с серебристым дымом тонких Табаков и сладким запахом кофе и ликеров, помогавших переварить сытный обед, который изобиловал сухими белыми винами со льда и винами красными, подогретыми до температуры кончиков пальцев.
Горы лунных бликов, горы золота… Холодок пробегал у него по спине… Взял сигару… Жевал ее жадно, яростно и сплевывал табак… Он — Мейкер Томпсон… Я — Мейкер Томпсон… Зеленый Папа… Мое господство — вне времени и во времени, нереально и реально…
«Сеньор президент Панамериканского союза, Зеленый Папа повелевает вам включить в число членов союза одно из самых сильных государств нашего континента, то самое, где я, первосвященник с Великим Изумрудом, царствую, опираясь на правительства и народы. Двадцать четвертое государство панамериканской семьи владеет территорией на побережье Карибского моря и Мексиканского залива. Зеленые массивы моих владений простираются до Тихого океана. Кроме земель, я властвую над сотнями, тысячами, сотнями тысяч людей, для которых являюсь правителем и высшей властью. Власть дают деньги. Земли, люди и всемогущее правительство в Чикаго, в кабинетах «Тропикаль платанеры». Кроме того, государство, которое я требую включить в Панамериканский союз, имеет пароходы на обоих морях, железные дороги, порты, банки, представителей в конгрессе Соединенных Штатов, все средства информации современного государства, мобильную армию и флот. Денежный знак — доллар, язык — тоже наш. Эта двадцать четвертая фруктовая республика могущественнее любого из других государств, представляющих свои ограниченные или чужие- интересы в Панамериканском союзе. И потому я требую, чтобы ей предоставили подобающее место за круглым столом и присоединили к покрытым славой американским флагам не менее славный государственный флаг нашего фруктового государства: череп корсара над двумя скрещенными банановыми ветвями на зеленом поле». Пароход, приводимый в движение большим колесом, оставлял за собой пенную борозду на уснувших водах Миссисипи. Непостижимо. Он потер руки, распрощавшись с мистером Греем и с могущественными акционерами, которые обещали ему свои голоса на выборах президента Компании в будущем году. Непостижимо. Улица — он проезжал Канал-стрит, — автомобиль, шофер в форме, колокольный звон — наверное, уже утро, — холодный шум города, оглушительное чиханье рынков, кареты «скорой помощи» и светло-медные лучи на кирпичных зданиях.
Ноль часов… Чикаго… Перестук колес на стрелках… Ноль часов… Чикаго… Перестук колес на стрелках… Срочный вызов, очень срочный… С Аурелией едва успел проститься… Но он еще вернется… К ней и к мистеру Грею… С этой ночи Новый Орлеан перестал быть для него только городом плавающих мертвецов. Это — город миллионеров, у них самое малое по миллиарду, и они весело мурлычут: «Счастлив тот, кто плавает на поверхности, кто на поверхности!»
Ноль часов… Чикаго… Перестук колес на стрелках… Ноль часов… Чикаго… Перестук колес на стрелках… Вызов срочный, самый срочный… Неприятно говорить на прощание дочери: «Да будут тебе пирамиды пухом…» Рэй Сальседо… Это имя уже знают на международных телефонных станциях — в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Берлине. Теперь не надо даже объяснять, что это имя, а не титул[66]. «Какой «рэй», какой король?»- спрашивали. Стальной ли, нефтяной или каучуковый… Рэй, Рэй, Рэй, Рэй Сальседо, археолог… Хорошо, что сказано и другое: «Аурелия, если Рэй Сальседо не явится и будет мальчик, пусть назовут Джо Мейкер-младший… Звучит неплохо, а?.. Кажется, будто опять это я со своими юношескими иллюзиями, будто это имя — ныне сухое, затасканное, жесткое, как древесина старого дерева, — снова удивит мир свежестью и юношеским порывом».
Ноль часов… Чикаго… Ноль часов… Чикаго… Перестук колес на стрелках… Ссссстоооп. Секретари, телохранители с ручными пулеметами… Прощай, инкогнито… Фотографы… Журналисты… Газетчики… Да, еще не набрана колонка с сообщением о прибытии… Заявление… Еще рано… Заявление будет сегодня, позже… Да, надо резервировать до пяти часов место на первой полосе… Может быть, раньше или немного позже… Надо зарезервировать место в вечерних выпусках… Журналисты… Все в отель… Занять телеграфные линии. Занять телеграфные линии… Не загружать подводный кабель сегодня вечером…
Его карие глаза выдержали взгляд президента Компании. Странно, что нет сенатора от Массачусетса. Сердце забилось сильнее, как у школяра, попавшего в экзаменационный зал: вот кабинет, который скоро станет его офисом. В сотую долю секунды он прикинул, какие изменения произведет в убранстве, меблировке, расположении сейфов и т. д. Пристальный и несколько испытующий взгляд президента Мейкер Томпсон отнес за счет того, что президенту, возможно, уже известно: он, Томпсон, скоро сменит старика на посту, избранный абсолютным большинством голосов акционеров на ближайшем собрании.
— Кто такой Ричард Уоттон? — спросил президент. Вопрос прозвучал так неожиданно, что Мейкер Томпсон чуть было не сунул большой палец за подтяжки, чтобы, стегнув резиной свою шелковую сорочку, ответить: «Вернее — кем был, ибо я его прикончил».