Они — живы. Как чудесно быть живым! Очутиться на шаг от смерти и остаться живым. Чего они могли еще желать? Полное ощущение величия, обретенного ими в страшной опасности перед волнами, которые, грохоча в божественном гневе — гигантские мечи слепых ангелов моря, — изгнали их из рая, из пределов того, что было отражением эдема в синем зеркале… Последний шаг по острову и первый по берегу, рыдание женщины, рыдание связанной пленницы. Плач слезами сбегал с ее ресниц.
— Джо…
— Майари… Жалкие имена.
— Лучше всего, — шептала она в объятиях Джо, гулять там, откуда можно не возвращаться… Если бы ты меня не позвал, я бы ушла навсегда…
— Ты говоришь, как во сне…
— А к чему просыпаться?
— Мне не кажется разумным человек, грезящий наяву…
— Люди твоей расы, Джо, всегда бодрствуют, а мы — нет; мы грезим и днем и ночью. Мне кажется, мы с тобой нашли друг друга тоже в грезах. Если бы мы оба бодрствовали, то не встретились бы. В тот раз ты говорил очень мало. Я смотрела на тебя. Ты не заметил? Ты был молчалив, углублен в свои мысли; я с каким-то странным удовольствием глядела на тебя, а Кайнд разглагольствовал: прогресс, прогресс… Еще одна греза… Идем скорей, становится темно…
И, сделав несколько шагов, добавила:
— Закрой глаза, Джо, не думай, а только чувствуй. Это ужасно быть рядом со счетной машиной. Закрой же глаза, помечтай…
— Некогда…
— Тот, кто мечтает, живет века. Вы же как дети, потому что нутром не стареете. Вы старитесь внешне. Вы — взрослые, но взрослые дети. Надо грезить, чтобы мудрее становилась кровь.
— Я видел страшный сон: ты теряешь равновесие, гибнешь, тебя уносят волны… и это ты называешь грезить…
— Глупенький, я уже много раз одна, с Чипо Чипо, бегала здесь и привела тебя сюда, чтобы сломить твою гордость, услышать, как ты позовешь меня сердцем!
— Такого человека, как я…
— И ты крикнул, Джо, ты позвал меня, как не позовешь больше никого…
— Такого человека, как я, нельзя вырвать из реальности. Для меня не существует ничего, кроме фактов.
— Материалисты, одним словом…
— Мы — бизнес, вы — фантазия… Поэтому мы всегда будем находиться на противоположных полюсах. Мы делаемся все более целеустремленными, положительными, а вы все более превращаетесь в нежизненных, отрицательных, ни к чему не годных…
— Но я, Джо, не завидую вашим доходам…
— Почему?
— Потому что, наверно, страшно жить в такой постоянной реальности… иметь такие большие ноги…И полусерьезно, полусмеясь — глаза полные лукавства — сказала: — У нас ноги все уменьшаются, у вас они все растут… Мы ведь не на земле! Зачем нам ноги? А вы все шире ступаете по планете, для этого нужны очень большие ноги, очень большие…
Чипо Чипо разыскал их. Они шли по берегу, ватному от лунных бликов, пены и влаги; тишина под луной, шепот пальмовых крон.
— Пришел новый локомотив, — рассказывал им Чипо, — говорят, он рванулся вперед, а его обуздали. Его укрощают, как зверя. Привез кучу вагонов с людьми и фруктами. Приехала ваша мама.
— Где ты ее оставил, Чипо?
— У себя дома…
— Странно, что она не остановилась у моих крестных.
— Она приехала с комендантом, и они громко говорили с мистером Кайндом. Еще немножко, и они застали бы его без руки. Он ее снял. Это я его надоумил. Бедняга! От жары ее сбросил. Мешает. Мешает ему и надоедает. «Почему он не ходит с пустым рукавом?» — думаю я про себя. Меньше тяжести. Если бы каждый мог бросить руку, ногу и свои самые тяжелые кости, легче было бы ходить. Слишком большой скелет мы таскаем, вот и устаем.
— А ты, Джо, познакомишься с моей мамой… Она гораздо моложе меня… Не веришь?.. Ну, что за человек!.. Не грезит, не верит… Пойду домой переоденусь… Не дай бог, мама увидит, как с меня льет ручьями!
Донья Флора — ей нравилось, когда ее называли Флорона, на уменьшительное Флорита[14] она не отзывалась, притворяясь глухой, а если кто-нибудь из близких называл ее Флоритой, отвечала: «Твой цветочек — это мой пупочек!», показывая на свой живот, — донья Флора, ответив на приветствие Джо Мейкера Томпсона, заключила Майари в свои трепетные объятья. Всякий раз, когда ей приходилось видеть дочь, она, обнимая девушку, испытывала странное чувство. Встречались ли они на каникулах после долгого, семимесячного, пребывания дочери в колледже, виделись ли в столице или, как теперь, после двухили трехнедельной поездки в порт, где жили их родственники Асейтуно, донья Флора всегда при встрече внутренне сжималась — ее дочь была так не похожа на нее, практичную женщину, и ей казалось, что она обнимает кого-то не от мира сего, пришелицу с другой планеты.
Мейкер Томпсон хотел было польстить донье Флоре уверениями, что она так же по-весеннему свежа, как ее дочь, но моложавая сеньора — весенняя осень, не внимая комплиментам, излишним в деловой беседе, продолжала:
— Как говорит комендант, сеньор Кайнд…
— Да, да, я говорю, что частные владельцы пойдут на сделку с закрытыми глазами, если им хорошо заплатить. Здешние земли немного стоят: топи, леса, тьма-тьмущая змей, болезни, жара; но надо не поскупиться, как следует заплатить, ибо для них земля означает то место, где они родились, отчий дом, откуда они не захотят уйти, если их не соблазнить кучей денег.
— На общинных землях можно начинать закладывать плантации, чтобы время не пропадало, — заметила донья Флора, — и одновременно покупать землю у всех, кто продаст за наличные; платить — что запросят.
— Проблема не в этом, — сказал Джинджер Кайнд, — весь вопрос в тех, кто не захочет продать. Что делать, что будем мы делать с тем, кто ни за какие деньги не уступит своей земли?
— Вот тут-то, — вздохнула донья Флора, — и вмешается дорогой сеньор комендант. Не поможет нам донья Монета, сослужит службу дон Расстрел.
— А вы думаете, их нельзя расстрелять? — пригладил свои смоляные усы представитель военной власти. — Если родине надо идти по пути прогресса и если они мешают этому своим идиотским упрямством, совершенно ясно — они предатели родины.
— Вот именно, — подтвердила донья Флора, обернувшись к коменданту и сложив веер. — Это как раз то, что вы должны внушить им: пусть продают, если не хотят стать преступниками.
— Плохо то, — Кайнд на секунду задумался, что крестьяне, как нам стало известно, хотят обратиться по этому поводу в муниципалитеты, а муниципалитеты подымут вой.
— Всего лишь два муниципалитета, — уточнил военный начальник, разваливаясь в кресле и тщетно пытаясь соединить толстые колени, — белый тюк в полотняном мундире на фоне темной стены ранчо.
— Да, но и это много; два муниципалитета — много, чтобы расстрелять их всех…
— Ну, не расстрелять, сеньор Кайнд, скажем «подмазать»… подмазать бы их… Убивают ведь разными способами… Немало убито и золотыми пулями…
— Чудесно, донья Флора, чудесно!.. Хотя неплохо было бы полоснуть их и свинцом…
— И то и другое — металл, однако все мы, комендант, предпочтем золотые пули…
— В том-то и дело, что не все, — заметил комендант, пятерней поглаживая ус. — Есть тут такие, которых нипочем не оторвать от земли. Есть, есть такие! Тогда придется и нам поработать. Прогресс требует очистки земли от людей, чтобы сеньоры могли снять наибольший урожай; так что либо дом оставляй, либо шкуру. Свинцовая пуля иль золотая — возиться нечего, твердая рука — и никаких. Для такого дела создан, по-моему, сеньор Мейкер Томпсон, сторонник политики силы, как он сам говорил за обедом. Мне в душу запали его слова: людей надо либо силой скручивать, либо оставить в покое. Их скручивают, чтобы они потом процветали, не так ли? Все ясно — чтобы потом процветали. Они как дети, которых наказывают ради их же блага, для их же пользы.
Майари подняла на Джо глаза. Два осколка драгоценного черного дерева вопрошали его, но он, подстегнутый похвалой, громко настаивал на жесткой политике принуждения при захвате земель, которые нужны целиком, а не кусками, потому что захват всей земли, только всей целиком, может способствовать развитию страны, где должны быть заложены гигантские банановые плантации… тысячи саженцев… миллионы кистей…