— Посмотрите! — закричал он. — Посмотрите!
Но альпинисты уже сами заметили их и, забыв об усталости, бросились к ледяному оплыву в скале, оказавшемуся не чем иным, как природной лестницей.
Скользкие неровные ступени вели наверх, и, задыхаясь от волнения, Стогов первым выбежал на ледяной гребень перед узкой, незаметной снизу каменной щелью.
Может быть, другой человек в такой момент бросился бы в объятия, начал бы бурно выражать свою радость при столь неожиданной встрече. Но Стогову было достаточно того, что он видел живыми этих дорогих ему людей. Разве только в глазах молодого ученого отражалось то, что было сейчас у него на сердце. Он пожал руку профессору, молча обнял Кратова, и за ним в таком же торжественном молчании все это проделали подоспевшие наверх остальные члены экспедиции.
Потом все вместе подняли ледорубы и помахали ими в воздухе по старому альпинистскому обычаю в знак счастливого возвращения.
Завтра предстоял новый, еще более трудный поход.
Заходящее солнце покрыло вершины гор светлой позолотой, щедро рассыпая свои лучи над хаосом ледников, островерхих скал, каменистой долиной и над буйным, неумолчным течением горных потоков, где висит радужная водяная пыль и ползут широкие полосы прозрачного бледно-розового тумана.
Александр Петрин
НАВАЖДЕНИЕ
Врач грохнул Сапожникова на операционный стол и какой-то блестящей стамеской начал поддевать и выламывать ему ребра, бормоча:
— Ребров понаставили. Возись тут с ними… Ишь как крепко присобачены…
Несколько штук он небрежно кинул в ведро, стоящее возле стола.
— А энти-то? — с беспокойством спросил Сапожников, жалея свое добро и боясь обидеть врача.
— Энти ни к чему… — буркнул врач. — Наши ребята давно смеются, и зачем столько ребров ставют? Тоже, наверное, план… А нам морока одна с ними. Пяток, ну десяток от силы — все равно будут держать…
Он заглянул в сапожниковскую грудь и спросил:
— Сам, что ли, ковырялся тама? Ты, хозяин, в медицине петришь?
— Не… — беспомощно ответил Сапожников. — Я на комбинате работаю. По телевизорам, приемникам. Холодильники тоже… Импортные марки могу чинить! А в медицине — не…
— Оно и видно! — кивнул врач, закурил и, не выпуская папироски изо рта, опять заглянул в грудь Сапожникова.
— Ну, брат, у тебя там и дела-а!.. — покачал он головой. — Мотор сработался. Менять нужно! Еще кой-чего… Тут работы хватит. Ну-ка покажь паспорт!
Он развернул сапожниковский паспорт и сказал:
— Гарантийный срок кончился… Тут, конечно, один срок указан, а у нас он считается по-другому! У нас считается — до тридцати лет, а потом — шабаш! Организм изнашивается… Вдобавок человек еще, может, водочкой увлекается, а через это — расстройства всякие… Ну что ж, хозяин, будем менять?
И он принялся выдирать сердце.
— Э, браток, ты лекше! — испугался Сапожников.
Но врач невозмутимо сказал:
— Не учи! Все будет в ажуре!
Он извлек новенькое на вид сапожниковское сердце, спрятал к себе в чемоданчик, потом пошарил в какомто сундучке и, приоткрыв дверь, крикнул: — Нюра! Где тут сердце было — в зеленом сундучке прибрато? Кто взял? Цветков? Ну я с ним еще поговорю! Для него оставлено, что ли? Вот народ! Так и тянут, что плохо лежит. Ну ладно!
Он на некоторое время отлучился, вернулся с каким-то стареньким сердцем, в котором Сапожников вдруг узнал сердце Петьки Одуванчика, недавно напившегося по случаю праздника Дня рыбака.
— Петькино? — с опаской спросил Сапожников. — А это… годное?
— Еще поработает… — успокоил врач. — А с этим сердцем ты еще походишь… У тебя жинка где работает?
Узнав, что сапожниковская жинка работает на колбасной фабрике, врач оживился:
— Слушай, хозяин… Не может она мне колбасы копченой достать, килограммчиков десять, а? Я отблагодарю, не думай. У тебя тут знаешь сколько делов? У тебя организм устаревший, сейчас таких мало осталось. Сейчас все запчасти по размеру больше… Ну, если поискать, можно устроить. Ты пока с этим походи, потом я тебе другое приспособлю. Век благодарить будешь!.. Импортное сердце хочешь? От футболиста! Четырехтактное!.. Он тут у нас с насморком лежал, ну ребята его и раскулачили… Сердце его сейчас у Лешки. Поговори — отдаст. Ты с бабой, значит, своей потолкуй, а уж я не обижу! Хочешь — добавочных пару почек поставлю? Для гарантии!.. Баранова из торговли знаешь? Совсем доходил, поставили ему шесть штук: сейчас он чемпион мира по космоболу. Ты приходи без очереди, спросишь Сашку, а то прямо домой приходи… Я жинке своей два желудка оборудовал… Ну-ка дыхни! Чегой-то не выходит, контактов нету… Великовато малость…
Врач махнул рукой:
— Ладно, сейчас я тебе кишков метров двадцать удалю, место высвободится… Их тут много лишних накладено… И соединю напрямую, прямое соединение называется… В одном месте я покуда карандаш вставлю, веревочкой подвяжу — покуда так походишь, потом я у ребят поспрошаю.
Сапожников открыл рот, хотел крикнуть и… проснулся.
Оказывается, по причине слишком большого угощения, выставленного одним клиентом, он задремал в подъезде, малость не дотянув до квартиры врача, который, ожидая мастера из комбината, второй день безвыходно дежурил дома.
Сон оказал на Сапожникова такое действие, что в квартиру врача он зашел против обыкновения робко, извинился, что заставил ждать, и спросил:
— Я, товарищ доктор, вот что хочу у вас узнать… Правда, что теперь наука до того дошла, что сердце там… или другие органы менять можно?
— Можно, — подтвердил врач.
Осторожно вывинчивая шурупы на задней стенке телевизора, Сапожников продолжал выспрашивать:
— А вот… как это дело контролировается? Ведь тут ка-кой контроль нужен! Глаз не спускать! Ответственность тоже за это дело установлена какая? А то он ведь жилу какую ценную вырежет, да себе в карман, а заместо нее… ну, к примеру, веревочку приспособит, а? Все хорошее повымает, а плохое вставит… Да за эти дела стрелять нужно… Или, скажем, пузырь прохудился, он на скорую руку залатает, а ты и ходи с ним! Рабочий человек им доверяется, а они…
— Вы напрасно беспокоитесь, — усмехнулся врач. — Это пока больше в теории, не скоро еще будет! Пока спите спокойно!
— Не скоро? — повеселел Сапожников. — Тогда ладно!
Выворотив внутренности телевизора, он привычно грохнул их на стол, небрежно оглядел и спросил: — Сам, что ли, ковырялся тама? Ты, хозяин, в радиоделе петришь?
— Не… — беспомощно ответил врач.
— Оно и видно! — кивнул Сапожников. — Ну, брат, тут у тебя и дела-а! Трубка сработалась… Много кое-чего менять надо. У тебя жинка где работает?..
Юрий Самсонов
МЕШОК СНОВ
На базаре сидела старушка с большим мешком.
В мешке, похоже, были капустные кочаны — полным-полно. Подходили покупатели, спрашивали:
— Бабушка, бабушка, что продаешь?
Старушка отвечала:
— Сны, голубчики, сны!
— Бабушка, бабушка, дорого берешь?
— Дешево, голубчики, дешево…
Подошла девчонка, Аленка, спросила:
— А за копеечку можно купить?
— Можно, — сказала старушка. — Можно и за копеечку.
В стороне стоял Федя, сосал кулак. В кулаке был зажат рубль, в другом кулаке — продуктовая сумка-авоська. В кармане лежала жестяная копилка.
Федя постоял, послушал, фыркнул и сказал:
— Лучше бы вправду капустой торговала.
Он сказал это, но не ушел. И увидел, что Аленка отдала старушке копейку, а старушка достала из мешка сон. Сон был желтенький, теплый, пушистый, как крольчонок. Аленка подставила ладошки, взяла его, побежала домой.
Подошел мальчишка Андрей, Федин знакомый, спросил:
— А сны у вас только простые? Я хочу фантастический: про другие планеты, про ракеты со скоростью света или около этого.
— Можно, — сказала старушка. — Можно и фантастический.