Покопалась в мешке, выбрала подходящий сон и отдала его мальчишке Андрею за пятачок.
— Дурак, — сказал Федя. — Тут пятак да там пятак — так истратишь четвертак!
И тихо, чтобы никто не слышал, он позвенел в кармане копилкой.
Подошел маляр, выбрал сон, похожий на толстую кисть.
Подошел молодой человек в очках, заглянул в мешок, взял сон, похожий на растрепанную книжку.
Подошел незнакомый мальчишка, попросил сон про шпионов.
А Федя все топтался на месте и удивлялся: «Ты скажи, берут и берут! Расхватают, останется какая-нибудь дрянь. Не прошляпить бы…» Думал он, думал, а потом решился. Подошел к старушке, говорит: — Ладно, дайте и мне тоже сон. Только, чтоб получше. И побольше. И подешевле. Например, вот этот.
И Федя ткнул пальцем в самый здоровенный сон.
А старушка сказала:
— Этот-то рубль стоит. Даже десять рублей, а может, сто. А если подумать хорошенько, так за него и тысячи мало.
Услыхав это, Федя даже охрип. И сказал хриплым голосом:
— Ну уж… Так уж… Уступите, бабушка.
— Нет, — сказала старушка, — никак нельзя.
— Дорого, — сказал Федя. — А можно полсна купить?
— Можно, — сказала старушка. — Только ведь половина-то — она и копейки не стоит.
— Очень хорошо! — закричал Федя. — Тогда отдайте даром!
— Даром? — сказала старушка. — Можно даром.
И Федя сказал:
— Заверните!
Положил он покупку в авоську, побежал по своим делам. Он бежал и радовался, что старушка так плохо знает арифметику. Училась, бедная, еще при капитализме. И кто же у нее купит полсна? На обратном пути надо будет к ней еще заглянуть, забрать остаток, она его тоже задаром отдаст…
Но пока Федя покупал картошку да морковку, на базаре появился старый нищий. Не было у бедняги ни дома, ни семьи, ни родных, ни знакомых. Было у него только пятнадцать сберкнижек, и на каждой — пятнадцать тысяч рублей.
— Подайте слепенькому! — пел он гнусавым голосом, а сам косился, где денег побольше. — Подайте глухому! — и слушал, где громче монеты звенят.
— Ну что с тобой делать? — сказала старушка. — И так торгую себе в убыток. Дам-ка я тебе хоть это!
Сказала и бросила нищему в сумку остаток Фединого сна.
Вечером девчонка Аленка положила свой сон под подушку. И как только закрыла глаза, сразу попала на зеленый лужок.
«Где же это я?» — подумала Аленка. Подумала, да и пошла вдоль берега ручья. Идет и слышит, что впереди кто-то смеется, кто-то вздыхает, а кто-то хохочет.
Подошла она поближе, увидела: сидят на берегу красивые девушки, в руках у них серебряные ножницы. Отрезает каждая по прядке своих волос, перевязывает травинкой, бросает в ручей. Плывут по воде прядки разного цвета — цвета спелой пшеницы, цвета красной меди, цвета воронова крыла. Чья прядка дальше всех уплывет, та будет первой красавицей.
Ничего Аленка не сказала и дальше пошла. Идет Аленка и слышит чье-то злющее, ехидное хихиканье.
Раздвинула траву. Глядит: ведьма сидит у ручья. Сидит и колдует: как проплывет мимо девичья прядка, махнет ведьма рукой и сразу прядка станет серая — седая.
Увидала тут ведьма Аленку. И говорит:
— Это ты? Ах, ах! Опять моя сестрица сны продает! Опять мне все дело испортила! Ну я ей!..
Заплакала ведьма и пропала. И опять плывут по воде прядки цвета спелой пшеницы, цвета красной меди, цвета воронова крыла!
А мальчишка, который купил сон про шпионов, как раз в этот самый момент приставил пистолет к затылку диверсанта международного экстра-класса Такселя Штангельвакселя.
А мальчишка Андрей в это время совершал круг почета над Марсом на мощнейшей ракете. Марсиане бежали внизу и кричали с марсианским акцентом:
— Да здравствует вэликий космонавт Андрушка, пэрвый посланэц Зэмли!
Молодой человек в очках — тот, что выбрал сон, похожий на растрепанную книгу, вскочил с постели посреди ночи. Включил настольную лампу, пошарил на столе очки. Не нашел. Оказалось, что они у него на носу.
Он их и не снимал вовсе, чтобы лучше видеть сон. Этот человек был ученый. Он сел за стол и принялся что-то записывать.
— Действительно, — бормотал он, — принцип транссингуляции астигментации неандантангулярен. Андантангулярен вполне будет лишь принцип…
— Что, что? — спросила, проснувшись, жена.
— Понимаешь, — сказал он, — я решил ту утрихитремму икс-игрек-зет полугугутулярных, над которой без толку ломали голову сорок профессоров, сто шестьдесят доцентов, шестьсот сорок научных сотрудников при помощи двух тысяч пятисот шестидесяти лаборантов. Представь: решил ее во сне!
Жена сказала:
— Да ну?!
Весь город спал, один только старый нищий никак не мог уснуть, ворочался и по привычке кряхтел жалобно, хотя сейчас никто не мог его услышать и подать милостыню.
А Федя, как только лег, сразу почувствовал, что его будят. Открыл глаза и увидел старушку, которая на базаре сны продавала.
— Ну, пошли, — сказала старушка.
— Куда? — спросил Федя.
— Клад покажу, — сказала старушка. — Хочешь?
— Конечно, хочу! — закричал Федя. — Обязательно покажите!
— Запоминай дорогу, — сказала старушка. — Проснешься — найдешь.
Вскочил Федя с постели, оделся кое-как и побежал за старушкой. Никто в доме не проснулся. Двери сами открылись и закрылись неслышно. Старушка и Федя очутились на улице. Всем в этот час снились старушкины сны. Даже, наверное, милиционерам. Город был пуст и темен. Только над площадью в темноте бились белые струи фонтана, который, видно, позабыли выключить. Листья тополей были черны и странно шевелились в безветрии. А Федя бежал за старушкой, только одному удивляясь: почему он не слышит шума своих собственных шагов? Он бежал, бежал и все-таки никак не мог нагнать старушку, которая шла себе впереди и вроде бы совсем не спешила. Федя даже боялся отстать и потеряться, но все-таки вертел головой из стороны в сторону и старательно запоминал дорогу.
Вышли они за город — Федя запомнил. Пошли по шоссе — Федя запомнил. Свернули на проселок — Федя запомнил. Пошли по тропинке — и это запомнил Федя. Добрались до развилки, Федя приготовился уже запомнить, куда сворачивать, но тут старушка обернулась к нему, собралась что-то сказать, уже и рот открыла, а Федя проснулся и ничего больше не услышал и не увидел. Кончилась половина сна. Федя от злости заревел на весь дом.
— У, старуха! Подвела старуха! Умру, а досмотрю!
Натянул на голову свое ватное одеяло и давай засыпать. Старался, старался, только вспотел зря. Так у него ничего и не вышло.
Зато нищий уснул в тот самый миг, когда Федя проснулся. И старушка во сне ему сказала: — Пройдешь по этой тропинке девятьсот девяносто девять шагов, повернешь направо, пройдешь еще девять шагов. Там и копай.
— Еще чего! — сказал старик. — Копай сама, если хочется!
— Как знаешь, — сказала старушка. И с глаз пропала. А нищий уселся возле тропинки, протянув по привычке руку, хотя никто тут мимо не ходил. Сидел и бормотал: «И эта туда же: копай, копай, работай, работай! Ополоумели все…» Очень он оскорбился. Так, сидя, и досмотрел сон. А проснулся — на базар милостыню пошел клянчить.
Федя тоже, как выскочил из постели, так сразу полетел на базар. Прилетел, видит: на прежнем месте сидит старушка. Вроде бы та, а вроде и не та. Стоит перед ней мешок — вроде бы тот, а вроде и не тот. Подошел Федя поближе, видит: подходят к старушке покупатели. Подходят и спрашивают:
— Бабушка, бабушка, что продаешь?
А старушка им отвечает:
— Капусту, милые, капусту.
— Бабушка, бабушка, дорого берешь?
— Дешево, голубчики, дешево!
Геннадий Карпунин
ЛУГОВАЯ СУББОТА
Это было, как в поэме,
Вышедшей из-под пера
В непоказанное время,
В предрассветный час утра.
В основу предлагаемого читателю произведения легли факты биографии Васи Морковкина, лично сообщенные им автору.
Кое-что автор почерпнул из записной книжки Васи Морковкина. Особенно это касается стихов. Стихи Вася запоминает с большим трудом. Проза ему дается легче.