Теперь у меня была красная спортивная машина.
Каждое воскресенье я полировал ее до глянца и наводил лоск на свою красавицу.
Я стал парковаться на третьей, обычно пустующей стоянке за зданием школы, чтобы мою новенькую машину случайно не поцарапали и не помяли.
Я знал, что девчонки заценят мою красную спортивную машину куда больше, чем обшарпанный пикап, а значит, заценят и меня. Поэтому каждое утро я пораньше заезжал на третью парковку, ставил машину и небрежно опирался на капот.
Крутой парень.
С крутой тачкой. С красной спортивной машиной.
Через пару недель я заметил перемены. Девчонки почему-то не спешили меня заценивать. Им почему-то было скучно смотреть, как я небрежно опираюсь на капот.
После уроков девчонкам было интереснее кататься по грязи с другими, чем рассекать по улицам со мной, в красной спортивной машине со съемной крышей.
И свиданий у меня стало меньше. Девчонки утратили ко мне интерес.
Я не понимал, в чем дело.
И в один прекрасный день до меня дошло.
Пропал пикап.
Пропали возможности стараться, крутиться и ловчить. Пропал мегафон. Пропало веселье.
А вместо всего этого я небрежно опирался на капот красной спортивной машины со съемными панелями крыши на третьей школьной парковке.
Я обленился, слишком часто смотрел в зеркало и думал, что моя красная спортивная машина гарантированно привлечет внимание ко мне самому. Ни фига подобного.
Обменяв пикап на красную спортивную машину, я сам себя перехитрил. Лоханулся.
На следующий день после уроков я поехал в автоцентр и обменял красную спортивную машину на свой старенький пикап.
На следующий день я, поставив машину на первой школьной парковке, охмурял девчонок в мегафон, а после уроков поехал с ними кататься по грязи.
И все пошло по заведенному.
И фиг с ней, с красной спортивной машиной.
ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ
Когда мне исполнилось восемнадцать, родители сказали: «Если ты еще этого не усвоил, то уже не усвоишь». В нашей семье восемнадцатилетие – знаменательный момент. Оно знаменует отсутствие правил. Отсутствие родительского надзора. Независимость. Свободу.
Я окончил школу и, как многие выпускники, не знал, что делать дальше. То есть я думал, что хочу поступить на юридический факультет и выучиться на адвоката, но полной уверенности в этом у меня не было. Тут маме пришла в голову замечательная мысль:
– Мэттью, ты ведь любишь путешествовать. Не хочешь стать студентом по обмену?
Я сразу же согласился:
– А что, интересно же! Приключения…
Мы обратились в местное отделение Ротари-клуба, который вел программу студенческого обмена, и выяснили, что как раз есть два места – одно в Швеции, а второе в Австралии. Солнце, пляжи, серфинг, Эль Макферсон, английский… Я выбрал Австралию. Меня тут же усадили за стол в конференц-зале Ротари-клуба, перед двенадцатью мужчинами в строгих костюмах. Они приняли и рассмотрели мои документы, все одобрили, а потом один из них сказал:
– Мы считаем, что ты станешь великолепным представителем штата Техас и всей нашей страны в далекой Австралии, и готовы отправить тебя в поездку, но сначала ты должен подписать вот эту бумагу – заявление, что домой ты вернешься только по истечении года.
Очень странно.
– Но я и собирался уехать на целый год.
– Все так говорят, – ответил он. – Дело в том, что каждый студент рано или поздно начинает тосковать по дому и возвращается раньше. А этого допускать нельзя, поэтому подписывай. Вот: «Я, Мэттью Макконахи, обещаю не возвращаться домой раньше срока, если только этого не потребуют семейные обстоятельства».
– Я не буду ничего подписывать, – возразил я. – Но готов дать вам честное слово, что не нарушу своего обещания и пробуду в Австралии полный год. – Я посмотрел ему в глаза. – Договорились?
Он кивнул, мы обменялись рукопожатием, и вскоре я уже собирал вещи для путешествия в Австралию. До отъезда оставалось десять дней.
Чуть позже я получил первое письмо из Австралии, от семейства Дулей – с ними мне предстояло провести год. В письме говорилось: «Мы с нетерпением ждем встречи с тобой, Мэттью. Мы живем в настоящем раю. Недалеко от пляжа, в пригороде Сиднея, тебе очень понравится».