Бинго! – заорал Эдо голосом Сайруса. Но согласно персональному своду правил поведения одержимых в общественном транспорте, он орал не вслух, а мысленно, про себя.
Но Энди Уорхол этот торжествующий внутренний вопль, похоже, услышал. Улыбнулся, кивнул, сказал:
– Давным-давно, когда я сам был вконец отчаявшимся человеком, уверенным, что чудес не бывает, а кроме чуда меня ничего не спасёт, придумал себе утешительную телегу, будто игра воображения и несбыточные мечты – главное дело человеческой жизни. Что мы свой будущий рай себе сочиняем, пока живём на земле. Не факт, что непременно получится, но если в тебе много силы и страсти, есть шанс. Телега, конечно, трындец наивная. Даже немного стыдно было сейчас её вам пересказывать.
– Ничего, – усмехнулся Эдо. – Мне один мёртвый жрец с устойчивой репутацией выдающегося светила науки примерно то же самое несколько раз прогонял.
– А Нёхиси в ответ на мои догадки такую рожу удивлённую скорчил: ты чего, только теперь понял, для чего нужны ваши здешние люди, и как создаются новые обитаемые миры? Прости, я думал, это общеизвестно, а то бы давным-давно тебе рассказал.
– «Общеизвестно»! – с чувством повторил Эдо. – «Общеизвестно»! Нет слов.
– В общем, – заключил Энди Уорхол, – сила, которая движет Вселенной, не то чтобы шибко добра, зато и не зла. Она вообще про другое. Не про добро, или зло, не про блаженство и муку, даже не про жизнь и смерть. Она, блин – ну, просто художник. Всегда хочет нового – красивого, интересного, необычного, такого, чего раньше не было. Больше, ещё! И чтобы попасть в соавторы, не обязательно обладать всемогуществом, иметь призвание, как у вас и у Стефана, или волю вроде моей. Воображения и страсти достаточно. А это такая штука – не то чтобы по умолчанию есть у каждого, но в принципе, если душа живая, можно из собственной тьмы добыть… Так, вы меня заболтали! – внезапно воскликнул он, увлекая Эдо за собой к выходу. – Чуть не проехали свою остановку. Вот я был бы хорош!
Эдо даже не успел возмутиться: «Это кто кого заболтал?!» То есть, на самом деле, успел, но потом, уже не в трамвае, и не на Тенистой улице, по которой они проезжали, а на берегу речки Вильняле, под пешеходным мостом.
– Вы так классно слушали, что я заболтался, – отмахнулся Иоганн-Георг, который почему-то больше не был похож на Уорхола, и Эдо не мог понять, жаль ему этого представления, или наоборот, хорошо. – Сами знаете, чем внимательней аудитория, тем круче несёт; короче, вы во всём виноваты, и точка, я так решил. Ладно, на самом деле, нормально вышли. Тут берег сейчас затоплен, но ничего, пройдём.
И действительно как-то – то ли чудом, то ли просто руководствуясь сноровкой и опытом бывалого местного жителя, провёл его в темноте по почти несуществующей тропе между водой и отвесным склоном до места, где берег становится пологим, и легко взобраться наверх, к велосипедным дорожкам и новеньким, похожим на дорогие игрушки великанских детей домам.
Сказал:
– Смешная штука эти ваши трамваи, которые постоянно заносит к нам. Думаю, может, это потому, что город Вильнюс всегда страстно хотел иметь свой трамвай? Дважды заводил себе эту игрушку, но с конкой покончила первая мировая[40], а пигутка[41] всего пару лет протянула; у неё оказалась такая плохая судьба, словно бедняга в прошлой жизни была исчадием ада и ни одной старушки через дорогу не перевела. Получается, у ваших трамваев на Другой Стороне есть мёртвые двойники, поэтому их так мотает. Уверен, дело именно в этом, – заключил он.
– Господи, как же это всё интересно! – вздохнул Эдо. – И, что ужасно обидно, хоть тысячу лет проживи на свете, всего не узнаешь и не поймёшь.
Тысячу! Ишь размечтался, – насмешливо подумал он голосом Сайруса. – Даже мне понадобилось четыре, чтобы начать понемногу, очень смутно и приблизительно кое-что важное понимать.
40
Конка (трамвай на конной тяге) действовала в Вильнюсе в 1893–1916 годах, то есть до оккупации города германскими войсками. Было три линии: от вокзала до Зеленого моста, Жверинас – Ужупис и Кафедральная площадь – Антоколь.
41
В 1924 году в Вильнюсе была предпринята попытка восстановить трамвай. Вильнюсский инженер Пигутковский оборудовал вагоны конки бензиновыми моторами. Новый трамвай по фамилии инженера окрестили «пигуткой». Но «пигутка» ходила недолго: старые моторы постоянно ломались, вагоны загорались, а новые покупать никто не хотел. В 1926 г. городские власти приняли решение прекратить работу трамвая и разобрать линии, а вагоны продать жителям города, которые использовали их потом как склады или овины для скота и домашних птиц.