Закричала Бици, но не отозвались русские: сидели, неподвижные.
И закричала опять Бици:
— Если есть среди вас мусульманин — пусть придет. У нас нет ни ружей, ничего. Мы одни женщины.
Тогда скатились сверху двое. Ингуши. Бици встретила их:
— Я не ждала такой минуты. Эта — самая последняя и трудная минута для нас.
Ингуши были мусульманами. Ингуши — горцы. Они успокоили Бици:
— Не бойся, не так страшно, что вы попали. Где Зелимхан теперь?
— Мы не знаем, кто такой Зелимхан. Мы никогда не видели Зелимхана.
Подошли дагестанцы. Ингуши взяли на руки детей, дагестанцы — вещи. В их хурджинах пропала навсегда черная Черкесска Зелимхана.
— Наконец-то мы вас взяли в плен.
— Это не большое дело, что вы нас взяли. Мы женщины. Мы дети. Попробуйте Зелимхана взять.
Когда подходили к Андрониковскому становищу, один дагестанец выбежал навстречу. К Мэдди, к настрадавшейся семилетней Мэдди:
— Потанцуй-ка теперь, — начал он напевать и хлопать в ладоши.
Мэдди отвернулась.
Бийсултану повезло. Абреческое такое счастье. Он встретил брата на склонах главного хребта, за которым ни ингуши, пи чеченцы.
Брат не один. Четверо арестованных Андрониковым с ним. Бежали.
Еще в Чечне узнал Зелимхан о походе двух тысяч на двух женщин. Он заторопился к своим, стремясь перегнать и не перегнал идущих через Фортангу конных дагестанцев и кизляро-гребенцев. Пеших ширван-цев и самурцев.
На Ассе он не смог пройти к семье: солдаты вы-змеивались по тропам; кишели па склонах. Он пробрался к Эшкал, в котором штаб отряда. К себе в саклю он вызвал ингушского офицера Шабадиева, который при отряде. Еще один ингуш был при отряде — капитан Курдиев. Его не вызывал к себе Зелимхан.
К себе в саклю вызвал офицера Шабадиева Зелимхан.
— Я — Зелимхан, решающий народные дела. Я — абрек Зелимхан, ты — офицер Шабадиев. Я служу народу, ты служишь царю. Я — чеченец, Шабадиев, ты — ингуш, Шабадиев, но мы оба мусульмане, горцы мы оба. Я хочу знать, кто ты больше: офицер ты больше или ингуш ты больше?
— Я — ингуш, Зелимхан. Я — горец, Зелимхан. Горец больше всего, Зелимхан!
— Это хорошо, что горец больше всего, Шабадиев. Ты знаешь, что я не убиваю горцев.
— Знаю, Зелимхан. Знаю, что ты не убиваешь горцев. Ты сам не убиваешь горцев. Но из-за тебя убивают горцев другие. Ты много зла сделал горцам, Зелимхан!
— Я много зла сделал?
— Ты много зла сделал. Сколько зла из-за тебя Вербицкий сделал! Сколько горцев расстрелял он! Сколько горцев из-за тебя в Сибирь послали! Ты знаешь, что теперь они добиваются выселить нас всех. Из-за тебя, Зелимхан!
— Ты образованный человек, Шабадиев. Если бы ты образованный не был, ты офицером не был бы. Верно? Разве они только теперь хотят выселить нас? Разве, когда мы были смирные, они не выселяли нас? Разве с тех пор, как они пришли, они не хотели сделать нас смирными, только для того, чтобы быть хозяевами над нами? Ты образованный человек, Шабадиев, ты офицер, Шабадиев! Это очень хорошо. А твой отец кто был?
— Мой отец? Ингуш.
— Твоя жена тоже ингушка?
— Тоже ингушка.
— Твои дети тоже ингуши?
— Тоже ингуши.
— Что твой отец сказал бы, если бы увидел, что ты не по-ингушски делаешь? Что твои дети скажут, когда услышат, что ты не по-ингушски делал?
— Разве я не по-ингушски делаю, Зелимхан? Разве я не желаю счастья своему народу? Ты не знаешь, Зелимхан, что если бы меня при отряде не было, сколько зла еще Андроников сделал бы. Я в отряде, как заложник своего народа.
— Конечно, это хорошо, что ты, как заложник в отряде, но только для тебя хорошо это. Ты думаешь, что наши рады отряду?
— Было бы хуже для наших, если бы меня с отрядом не было.
Было бы хуже для наших, если бы ты с нами был, Шабадиев? Было бы лучше для наших, если бы мы отряд совсем не пустили сюда.
— Было бы лучше, Зелимхан. Но что сделаешь? Россия — большой петух, мы маленький петух.
— Э, Шабадиев, ты совсем свой народ забыл, ты не знаешь, что наши отцы говорили. «В лесу много кабанов», — пели они. Правильно это. «Но один волк разгоняет их», — пели они еще. Это тоже правильно. Ты поел черного хлеба, Шабадиев — ты будешь плохой волк. Не мешай нам быть волками.
— Я не мешаю, Зелимхан. Если бы я мешал, не я бы сейчас разговаривал с тобой.
— Если бы ты ингушом не был, я не говорил бы сегодня с тобой. Я не с офицером говорю. Я с Шаба-диевым говорю. Я знаю, что теперь русских две тысячи в горах, а я один. Я все сделаю, чтобы не выпустить отсюда их.
— Что ты хочешь?
— Что я хочу? Если бы я мог донести две тысячи патронов. Я хочу донести две тысячи патронов.