А Зезык говорит, что отец это.
Когда Зезык сказала, что отец это, дагестанцы и казаки народ разгонять начали. И отца в правление перенесли. Нам говорили, что резать его будут. Мало им было, что убили его. Нас не пускали, когда его резали. Потом дагестанцы и казаки опять разогнали народ. И тогда его во дворе правления закопали. Похоронили. Как будто не человек он был. А нас в Грозный привезли.
Мать нас спрашивала все время, он это или не он? Я говорила, что не он. Зезык говорила, что он. Мать ей поверила. Потом сказали, как похоронили его. И мать сказала:
— Что же это? Сами из него абрека сделали, нас в тюрьму посадили. А теперь похоронили его, точно не чеченец он.
Утром мать к начальнику округа поехала. Просить, чтобы тело отдали. А начальник округа говорит:
— Я, — говорит, — ничего не могу сделать. Вам, — говори™,— надо к начальнику области поехать.
Мухтар нас во Владикавказ провожал. Во Владикавказ мы к начальнику области пришли, а его дома нету. Нам сказали, что он в Кизляр уехал. Нам сказали, чтобы мы к Степанову пошли. Что он вместо начальника области.
Мы к Степанову пришли. Ему сказали, что это жена и дочь Зелимхана пришли. Он сам не узнал нас. Тогда он спросил:
— Что вам еще надо? Чего вам недостает? Ведь его убили.
Мать по-русски плохо знала и на меня посмотрела. Я сказала Степанову:
— Хотя отец нам ничего хорошего не сделал, мы все-таки просим отдать его тело. Нам стыдно, что его так похоронили. Надо по-чеченски.
— Я ничего не могу сделать. Я не начальник области.
Потом Степанов к окну подошел. Думать начал и сказал:
— Подождите. — сказал он. — Я сейчас приду. И вернулся с дамочкой.
— Вот, — говорит, — жена генерала, а вот жена и дочь Зелимхана.
Дамочка посмотрела на нас и плакать начала.
— Зелимхан! — говорит.
Я схватила ее руку и просила, чтобы нам тело отдали.
Тогда дамочка сказала:
— Хорошо, — говорит. — Я сделаю все, что могу. Я помогу, как своей дочке. Мой муж сейчас в Кизляре. Останьтесь на ночь. Я обещаюсь, что будет хороший ответ.
Мы не остались и уехали в Грозный. Утром к нам пришел милиционер и сказал, что, кажется, хорошая бумага для нас пришла и что нас начальник округа к себе зовет.
Когда мы пришли, начальник округа сказал, что вы, — говорит, — можете хоронить — Зелимхана, где угодно. Только, говорит, начальник области написал, чтобы мало народу было.
Потом начальник округа дал нам бумагу, и мы в Шали поехали.
Люди вырыли отца и завернули в белое полотно.
На стол положили и кругом дагестанцев поставили.
Дагестанцы радовались:
— Наконец!.. Ведь он у меня брата убил. Мать не говорила ничего. Потом сказала:
— Если бы он живой был, не стояли бы вы так, а прятались бы.
Я заплакала тогда. Тогда мать сказала:
— Убью, если будешь плакать. Нельзя на людях плакать. Он многих убивал. Теперь их родные увидят и будут радоваться.
— Начальник округа сказал, что на кладбище можно проводить только сорока чеченцам. Но все-таки отовсюду приехали.
Шли и молчали.
Когда похоронили, они подходили к матери и говорили:
— Спасибо тебе. У такого молодца такая жена должна быть.»
…Зелимхан ушел из пещеры 11 декабря 1911 года. Убит 27 сентября 1913 г. На два года затих Зелимхан. Только Меджида в плен взял и убил. Наместник в отчете писал тогда, что успокоение края можно считать достигнутым.
190 человек, которых после пещеры выслали, были последними в списке, подбиравшемся к тысяче, и княгиня Караулова, супруга начальника округа, занялась просвещением Чечни. Ученики на школьной елке наизусть читали «Петушок, петушок», и княгиня умилялась.
Столица прислала своих корреспондентов. И профессорские «Русские Ведомости» сообщили о переезде Зелимхана в Урмию, где он сел в турецком посольстве. А корреспондент «Голоса Москвы» в это же время видел Зелимхана в Грозном, в чайной, содержимой двумя ингушами из рода тавлин.
А Зелимхан болел.
Он простудился в намаз, сделанный на дне ущелья. Когда скользнул из пещеры. Чеченский лекарь поил его настоями, в которых было много арабских заговоров. Иногда казалось Зелимхану, что умирает.
«Не дожил я, когда революция будет. Умру в волчьей шкуре…»
Болезнь отпускала, и веселым делался Зелимхан.
— В Турцию уеду. Там снимусь и одну карточку начальнику области пришлю. Приеду, когда революция. Волчью шкуру сниму. Мы все тогда волчью шкуру снимем. И наказывать нас не будут. Мы даже самые первые тогда будем.