Все убранство комнаты говорило о крайней скудости. В углу у стены были аккуратно сложены друг на друга скатанные войлочные подстилки, ситцевые одеяла и подушки, на полу перед товхой лежала порядком потертая шкура лани, а у входа стояли медный тазик и кумган, за дверью в углу приютился веник. Около нар под окном помещался маленький столик на трех ножках и такие же низкие стульчики. На подоконнике расположились самодельные куклы девочек.
Накормив Муги, Бици долго молча глядела на сына — больше всего связывало ее это маленькое существо с Зелимханом. И мальчик, словно понимая ее, серьезно смотрел на мать. Бици взяла его на руки и, присев на ланью шкуру, стала поправлять огонь в товхе.
Сухие дрова, хоть и слегка подмоченные дождем, потрескивая, горели, как порох. Девочки проснулись и, протирая глаза, слезли с нар.
— Идите ко мне, — сказала Бици и, бросив кочергу, свободной рукой прижала к себе девочек. — Вы, верно, голодные, кушать хотите?
— Да, — кивнули девочки, сонно тараща глаза.
— Сейчас мама накормит вас.
Уложив Муги в люльку, Бици достала из ниши в стене маленькую керосиновую лампу, зажгла ее и принялась делать катышки из кукурузной муки. Она испекла их на горячих углях в товхе и дала дочерям с чашкой черного калмыцкого чая. Потом поела и сама.
Уложив детей спать, Бици еще долго сидела у очага, невесело раздумывая о многочисленных житейских заботах: к утру печку затопить, детей накормить, дать корма скоту, хлев убрать. А чем накормить гостей, если снова заглянет кто-нибудь? Сестру старого Бахо знали многие, и люди шли из самых дальних аулов. Были и такие, что хотели узнать о судьбе узников, томящихся в грозненской тюрьме. Обо всем этом справлялись у Бици, потому, что убитый горем Солтамурад вообще не появлялся на людях.
Уже лежа в постели, женщина думала о своем вчерашнем разговоре с братом.
— Ты здесь совсем одна, и дети маленькие, перебирайся-ка лучше в отчий дом, — предложил он.
— Нет, — отвечала Бици, — не уйду отсюда, не осрамлю этот дом.
— Если что-нибудь с тобой случится, позор ляжет на нас, — стоял на своем брат. — Дело Зелимхана может затянуться надолго, поживи лучше с нами, а там видно будет.
— Сколько бы оно ни тянулось, я не уйду из этого дома, — твердо сказала Бици и отвернулась от брата.
Залаяла соседская собака. В доме царила глубокая тишина; Бици лежала, прижавшись к дочери, и думала о Зелимхане. Вот он, виделось ей, запрягает быков, они вдвоем едут на сенокос... Он вытащил из сумки оселок и наточил косу. Потом, широко размахнувшись, принялся косить душистую траву. Но вот он устал, остановился, чтобы передохнуть, подошел к ней, сел в тени арбы и, улыбаясь, делится с женой своими планами по хозяйству. Ведь было же такое! Совсем недавно. День тогда стоял жаркий, тихий, в воздухе чувствовалось приближение грозы. Но Бици не боялась ни грозы, ни града. Все было для нее хорошо — Зелимхан был рядом. Но вот надо же было ворваться к ним в дом какому-то злому духу, который нарушил их счастье.
Зелимхан никогда не объяснялся Бици в любви, но был настолько сильно привязан к жене, что без нее чувствовал себя больным. И когда она однажды призналась ему, что очень счастлива с ним, он просто ответил: «Потому, что ты меня сделала счастливым».
Утомленная этими мыслями, Бици едва вздремнула, когда сквозь сон услышала стук в дверь. «Кто бы это мог быть в такой поздний час?» — подумала она, поднимаясь, чтобы открыть дверь. В комнату вошел двоюродный брат Зелимхана Бетелгирей.
— Ну, как поживаете? — спросил он, присаживаясь на нары.
— Ой, это ты, кант[5] — удивилась Бици. — Что-нибудь случилось?
— Да нет, ничего особенного, — ответил Бетелгирей, — просто пришел повидать вас.
— Нет ли чего нового от наших из Грозного?
С минуту Бетелгирей молчал, будто собираясь с мыслями.
— Говорят, что вчера Зелимхана, Али и Ису вывели из грозненской тюрьмы и отправили на Илецкую каторгу, соль копать, — как бы нехотя, сказал он, не поднимая головы. — Гушмазуко как непригодного к физическому труду направили во владикавказскую тюрьму.
— Кант, — робко спросила Бици, — скажи, пожалуйста, а что это за место «Илецка» и далеко ли от нас?..
— Вот уж этого не знаю, — ответил Бетелгирей. Потом достал из очага головешку и прикурил от нее только что скрученную цигарку крепкого самосада.
5
Кант – по чеченски мальчик, удалец. Этим словом обращаются чеченки к братьям своих мужей.