— Надо же, — отметил Оноре.
Аделаида продолжала, ежеминутно прерываемая ветеринаром, который ожесточенно с ней спорил. Она утверждала, что обвинение в кровосмешении явилось с ее стороны лишь ответом на столь отвратительный намек, что у нее в венах буквально закипела кровь.
— Зеф слишком хитер, чтобы вот так сразу потерять все преимущества, которые дает ему письмо, — возразил ветеринар. — Я уверен, что намек все равно никто не мог понять. Кстати, я сейчас спрошу Антуана, которому про письмо ничего не известно.
— А я говорю вам, что все, кто там был, поняли, что моя свекровь…
— Замолчите, я спрашиваю Антуана, или Клотильду, или Люсьену. Ага! Я совершенно спокоен!
Антуан, чтобы досадить своему отцу, притворился, что знает очень много, но только не смеет ничего сказать. Ему на помощь пришла Клотильда, которая с трагическим спокойствием воплощенной невинности заявила:
— Я держалась за мамино платье и слышала, как Зеф сказал маме: «Пруссак и твоя свекровь…» Это все, что я могу вспомнить.
Оноре не стал задумываться над тем, какой путь проделало письмо, прежде чем попасть под часы. Свидетельство Клотильды показалось ему крайне весомым, и он свирепо посмотрел на ветеринара, подозревая, что во время своих визитов к Зефу тот в какой-то мере проговорился.
— Я вижу, что нельзя терять ни одного дня и нужно срочно отобрать у них письмо, — сказал он.
Теперь уж Аделаида могла сколько угодно добавлять детали.
— Кюре, можете себе представить, был за Малоре, и вся эта свора церковных задниц тоже. Вы бы только послушали, что говорили Дюры, Кутаны, Вонболи, когда кюре, глядя на нас, заявил, намекая на пруссака, что нам должно быть стыдно. Так прямо и сказал, разве я не так говорю, а, Жюльетта?
Ветеринар больше уже не спорил, а только нашептывал елейным голосом на ухо Оноре:
— Это было недоразумение… небольшой спор, в котором ты не принимал участия… завтра утром ты об этом и думать забудешь.
Однако Оноре не обнаруживал ни малейших признаков гнева. Он не без удовольствия внимал рассказу Аделаиды и особенно развеселился, когда услышал про удар ногой под зад.
Перед самым обедом ветеринар, рассердившись на сына за то, что тот во время разговора вставлял ему палки в колеса, прижал Антуана в коридоре к стенке и вполголоса спросил:
— В каком году впервые были созваны Генеральные штаты?
Антуан опустил голову. Он не отвечал, и отец в расчете на его непокладистость, готовился задать ему какой-нибудь урок в наказание.
— Это такая дата, которую нельзя ни на минуту забывать. Так можешь ты мне сказать или нет…
Внезапно упрямое лицо Антуана посветлело:
— Дядя Оноре! Дядя Оноре! Моему отцу хотелось бы знать, когда впервые были созваны Генеральные штаты.
Дядя Оноре мгновенно оценил обстановку. И со степенностью в голосе ответил:
— Кажется, в восемьдесят третьем, в тот год, когда у Коранпо сдохли две коровы.
Ветеринар развернулся, вышел во двор и принялся бродить вокруг дома. Он подытожил накопившиеся обиды на брата, произвел ревизию своих интересов в Клакбю. В голове у него все уже было подсчитано, оставалось лишь провести контрольную проверку и сделать вывод. «С меня хватит», — прошептал он несколько раз. Наступил момент выбора между братом и Зефом Малоре, и ветеринар склонялся в пользу Зефа. Его интересы были там, где они пересекались с интересами Вальтье. При первой же ссоре, которую Оноре попытается ему. навязать, он скажет свое решающее слово. Брат уедет из дома, а может, и вообще из этих краев, получив компенсацию, которая позволит ему обосноваться где-нибудь в другом месте. И чем быстрее, тем лучше.
Во время обеда проект Фердинана окончательно дозрел, и ветеринару захотелось поскорее осуществить его; он старался спровоцировать Оноре на ссору, но тот противопоставлял его наскокам свое непоколебимое спокойствие.
— Нам нужно, чтобы во главе правительства стал мужчина, — говорил ветеринар.
— Почему бы и нет? — ответил Оноре.
— Мужчина с твердой рукой, который заставит уважать Францию, — настаивал Фердинан.
— Ты, я смотрю, не пьешь…
— Таким человеком станет генерал Буланже. Его, как мне кажется, нельзя упрекнуть в клерикализме. И даже если бы он был клерикалом? Я говорю «даже если бы»!
— Если это его мысль, этого человека…
— Я говорю то, что думаю, и не собираюсь скрывать своих убеждений.
— Вот как!
— Ас тобой никогда невозможно понять, какие у тебя убеждения.
— А ведь и в самом деле, — отвечал Оноре. — Надо мне будет спросить у Клотильды, что она думает о генерале Буланже. Возьми-ка еще фрикасе… возьми, возьми! Две ложки с хорошим, глотком вина, чтобы протолкнуть его на самое дно. Требуха на требуху. Лучше нет средства против плохого настроения.