Поодаль стояла группка мирных граждан и судачила, не подходя близко. Мирные граждане наслаждались бесплатным спектаклем, предпочитая, как и подобает дисциплинированным зрителям, пребывать на галерке, а не на сцене.
При виде патрульных СБ и технопанки, и мирная публика примолкли, с любопытством наблюдая за развитием событий. Охранник с пластмассовой маской полумертвого вместо живого лица сказал Тео:
- С животными в Галерею нельзя. И с оружием нельзя.
- СБ, ослеп?! - прошипела Жасмин.
- А ты вообще вали отсюда, истеричка, - встрял второй охранник. - На выставку разрешение Городского Совета есть, катись в свою Лигу...
- Граждане, освободите проход, - с насмешливым дружелюбием сказал Тео, бессознательно подражая тону Хольвина. - Внеплановый рейд, простая проверка. Сохраняйте спокойствие.
- С собаками нельзя, командир, - сказал охранник, снизив тон. - Не псарня же и не кабак, блин...
- Живодерня, - бросила Жасмин.
- Мы эту ведьму уже раз выводили, - сказал охранник.
- Ладно, - сказал Тео. - Жасмин, останьтесь здесь, пожалуйста. Ребята, я пойду взгляну, что там к чему...
Псы у ног рычали тихо и мерно, шерсть на их спинах поднялась дыбом до самого хвоста.
- Я не могу обойтись без собак, - сказал Тео охранникам. - Это наши эксперты, вы же понимаете. Они ни на кого просто так не кидаются...
Охранники переглянулись. Жасмин сжала кулаки.
- Ладно, командир, - сказал пластмассовый. - Одного. Черного, вон, возьми, а серый пусть посидит. Что-то он больно нервный у тебя, серый. Тут уже перед открытием проверяли с собаками...
Сапфир и вправду уже до самых десен открыл клыки. Рамон выглядел поспокойнее.
- Прости, старина, - сказал Тео Сапфиру, с трудом вынося не взгляд даже, а излучение укора мегатонной мощи. - Ты у нас, все-таки, молод еще, слишком волнуешься... Ну подожди тут. Понюхай пока вокруг. Мы с Рамоном посмотрим.
Сапфир печально отвернулся. Рамон, прижав уши, нервно облизываясь, дал Тео взять себя за ошейник - и они вошли в двери из матового стекла, которые разъехались сами собой.
В галерее было почти безлюдно, только бродила съемочная группа какой-то телепередачи - рыжая мужеподобная девица перед камерами вещала в микрофон о вызове, брошенном обществу - да где-то в глубине зала невесело хохотали технопанки. А Рамон прилег на пол, содрогаясь от рычания, больше испуганного, чем злобного, и Тео горько пожалел, что взял пса, едва отошедшего от тяжелого стресса.
Инсталляции заключали кубы из толстого закаленного стекла. Тео несколько секунд пытался вычленить детали и смысл из этих нагромождений окровавленного и запекшегося мяса, рваных клочьев железа, каких-то острых обломков стальной арматуры, тусклой шерсти... Голова пса-трансформа, переломанного и распятого на блестящей плоскости ржавыми крючьями, с окровавленным никелированным штырем, пробившим насквозь нижнюю челюсть, смотрела прямо на Тео - Тео поразился достоверности глубокой и разумной муки в темно-карих стеклянных глазах - и тут глаза моргнули, и веки снова тяжело поднялись.
Тео опустил пистолет. На него смотрели псы, вплавленные в пластик и врезанные в металл, полуудушенные проводами, с белыми осколками костей, торчащими из перебитых лап, с полосами содранной шкуры, вшитыми в сетки из колючей проволоки, истощенные до того, что полукружья ребер распирали голую кожу на бритых боках. Их было не меньше десятка, живых, умирающих, искалеченных экспонатов - с безнадежной тоской в потухающих глазах, с темными полосками слез - и они, не в силах повернуть головы, следили за Тео одним движением зрачков.
Тео услышал шаги и обернулся. Молодой человек с бритым татуированным черепом в сопровождении толстого охранника шел к репортерше, которая замолчала и почтительно ждала. Рамон молча рванулся вперед так, что Тео едва его удержал.
- Это вы - Хайберт? - крикнул через зал.
Бритый обернулся. Его взгляд был спокоен и самодоволен, глаза блестели холодным неживым блеском. Тео не усомнился ни на секунду - перед ним старый мертвяк.
- Я. Ваши нас уже проверяли, дяденька. Или ты мне еще одну собачку привел?
Рамон рванулся еще раз. Тео отпустил его и вскинул пистолет. Он успел выстрелить прежде, чем пес добежал и кинулся - бритый только протянул вперед ладони, будто хотел остановить пулю, говоря что-то вроде "эй!", и тут же грохнулся на пол. А Рамон, не обращая на Хайберта внимания, точно и крепко вцепился охраннику в руку, которой тот схватился за кобуру - охранник завопил что есть мочи, и Тео выстрелил ему в лоб. И в резкой тишине после выстрела услышал неожиданно громкий голос репортерши:
- Ты снял? Жжжесть - сюжет!
Тео подошел к трупам. В Галерее уже отвратительно воняло - охранник потек черным и зеленым, его труп за минуту расползся так, что виднелись кости черепа и кистей рук.
Бритый Хайберт врезался спиной в один из стеклянных кубов, сполз на пол и теперь сидел, разбросав руки по сторонам. Его белая рубаха пропиталась красным, а лицо выглядело до странности неизменившимся - даже глаза едва начали тускнеть.
Стекло, забрызганное мозгами и кровью, потрескалось от пули, прошедшей череп Хайберта навылет. Пуля застряла в стеклянной толще. Через паутину трещин смотрел умирающий пес. Рамон подошел к трупу Хайберта и стал его тщательно обнюхивать, будто пытался унюхать еще не пришедший запах распада. Его уши прижимались сами собой, а шерсть так и топорщилась по всей спине.
Где-то взвыла сирена тревоги. Кто-то бежал в галерею, топая сапогами.
- Ко мне, Рамон, - сказал Тео. Он вдруг смертельно устал, он стал ватной куклой, пистолет казался слишком тяжелым для тряпичных пальцев, и Тео убрал его в кобуру. - Я уже понял. Этот Хайберт был живой. Ты хорошо выполнил долг. А я - убийца...
Рамон перекинулся и ткнулся лбом Тео в грудь.
- Они смотрят, - сказал в самое ухо. - Им ужасно больно. Помоги им.
Тео успел понять, но не успел предпринять ровно ничего. В зал вбежали охранники и жандарм. Тео прижал к себе Рамона, как плюшевого мишку.
Он чувствовал один цепенящий ужас.
Потом Тео сидел в пустом кабинете в жандармерии, за столом, перед листом писчей бумаги, писал и вычеркивал, все время видя внутренним зрением умирающих собак, их гаснущие глаза, полные бесконечной и безнадежной муки. Рамон в Старшей Ипостаси сидел на полу рядом с ним, положив руки и голову на колени Тео, смотрел снизу вверх.
- Напиши, что он был как мертвяк, - сказал пес.
- Пишу, - Тео погладил его по щеке. Все внутри болело от безнадежной жалости, стыда за людей и неистребимого чувства вины, даже дышать было больно. Рамона никто не мог ни прогнать, ни отослать; он запрыгнул вслед за Тео в машину жандармов, приехал вместе с ним сюда, проводил его в этот кабинет, где обычно допрашивали живых преступников - не отходил ни на шаг. Рычал на жандармов. Перекинулся, чтобы сказать следователю: "Меня гнать нельзя, я напарник Тео, я с ним". Жандармы косились с выражением сочувствия и порицания одновременно, не стали принимать особенно жестоких мер, чтобы отправить собаку на псарню СБ.
При обыске у Тео отобрали только личное оружие и удостоверение. Бляшку с Путеводной Звездой с ошейника Рамона никто не сунулся отстегивать.
- Знаешь, старик, - сказал следователь жандармов, - я, в какой-то мере, тебя понимаю. Этот Хайберт был, по-моему, отменная мразь, подонок с волосатой лапой в Городском Совете, а у вас в СБ нервные нагрузки - мама, не горюй... Ты сколько пахал-то без отдыха? Сорвался, ясен перец... Ты совсем уж не отчаивайся, мы твоему начальству позвонили, эта девка из Лиги тоже сейчас показания пишет, на твоей стороне - может, до суда отпустят под подписку, а там, глядишь, дадут условный срок, отдохнешь, нервы подлечишь...
Тео рассеянно кивал, удивляясь, что душевная боль может ощущаться так физически очевидно. Он мог думать только об умирающих собаках - а еще вспоминались псы, мечущиеся в вольерах Центра Развлечений, маленький рысенок, которому отрезали пальцы, кроткий укор во взгляде лося, заросшие короткой шерстью рубцы на рысьей голове, бродяжка Гарик, которому Тео не успел побыть Хозяином... Я всю жизнь считал, что борюсь со злом, думал он. Я был уверен в себе, я думал, что точно знаю, где зло, я весело сражался с дохлятиной и страшно собой гордился... а что ж теперь получается? Я пытался защищать людей от нежити, ради этого подставлял под пули, аммиак, электрошокеры псов, беззащитных перед людьми псов, преданных нашему делу псов... А другие люди, вовсе не нежить, в это время испытывали на таких же псах психотропные средства, кромсали псов на части, чтобы самовыражаться, бес им в глотки, накачивали псов наркотиками, чтобы они дрались друг с другом... и, так же, как и я, считали, что действуют в своем праве, вот где загвоздка. Мы, люди, дружно считаем, что имеем право делать с ними все, что угодно: развлекаться ими, убивать их для своей выгоды, делать из них живое оружие, живые датчики, живые тренажеры...