Наконец, Грей нашел закуток между стеной дома и трансформаторной будкой, где было сравнительно сухо и дуло поменьше, а потому казалось чуть теплее, чем везде. Он свернулся как можно плотнее, сунул нос под хвост и задние лапы разом и задремал. Во сне Грей смутно понимал, что замерзает, ему мерещился отвратительный запах движущейся падали, но не было сил поднять отяжелевшие веки.
Его разбудил резкий свист, стук — и жгучая боль в боку. Грей вскочил — и раньше учуял, чем увидел парочку молодых людей. Это от них несло мертвечиной — и у одного из них в руках был пейнтбольный пистолет. Они хохотали над Греем.
— О, смотри, проснулся!
— Надо было ему в башку стрелять…
— Собачка-собачка, хочешь косточку?
Грея затрясло от ярости. Он забыл осторожность; это тоже было больше, чем его личный опыт. Память крови, память родителей подсказали — судя по запаху живого трупа, перед ним враг, который должен быть уничтожен, уничтожен даже ценой жизни. Грей кинулся вперед без обычного щенячьего тявканья, молча — и молча, точно, будто его долго учили, подпрыгнул, чтобы впиться зубами в руку человека с пистолетом.
Он забыл, что еще маловат для подвигов.
Его ударили по голове рукоятью пистолета и отшвырнули в сторону. Грей встряхнулся, зарычал, дыбя шерсть — и кинулся бы снова, не останови его чьи-то руки, обхватившие его шею и грудь.
— Твоя шавка, что ли, ты, урод?! — завопил человек с пистолетом. — Я на тебя заяву напишу, чтоб твоего ублюдка пристрелили!
Грей рванулся изо всех сил. Человек мешал ему — и он нервно укусил руку, которая его удерживала. Приятель человека с пистолетом свистнул и захохотал снова:
— Ты, козлина! Твой придурок тебя сейчас сожрет!
— Убирайтесь отсюда, — негромко сказал тот, кто держал Грея. — Мне придется отпустить пса, чтобы вытащить удостоверение — но если вы вынудите меня это сделать, то я применю оружие. Не игрушечное.
Это произвело впечатление. Больше парочка в пререкания не вступала, сочтя за лучшее исчезнуть как можно скорее и тише. Грей дернулся еще — но больше не пытался кусаться.
Когда воняющие мертвечиной скрылись из виду, человек отпустил шею Грея и присел рядом на корточки.
Грей хмуро смотрел на него.
— Ты, значит, кусаешься? — спросил человек. Он оказался молод, но седоват, одет в короткую куртку полувоенного образца. — Так ты, старина, только кусаешься или еще и перекидываешься?
Грей поменял Ипостаси. «Хочешь поговорить, значит? — думал он и морщился. — Ну-ну. Давай поговорим. Я тебя и еще разок укушу. Будешь знать, как хвататься без спросу».
— Вставай с земли, — сказал человек. — Смотри, как трясёшься — простудишься.
— Не твое дело, — огрызнулся Грей, но поднялся. Ему и вправду было холодно — животу и ногам, зато голове, рядом с ухом, было горячо и больно. Голова теперь болела даже сильнее, чем подстреленный бок — бок просто тупо ныл, как ушибленный палкой.
Человек снял куртку и накинул Грею на плечи.
— Так теплее?
— Дурр-рак, — зарычал Грей. — У меня блохи.
Человек улыбнулся.
— Блох мы выведем. Пойдешь со мной? Давай, решайся. Поешь, помоешься, поспишь в тепле…
— Я кусаюсь, — буркнул Грей.
— Кусайся, — сказал человек и протянул руку к самому Грееву носу. — Хочешь кусаться? Я совершенно не возражаю. Давай покусаемся и пойдем.
Грей невольно усмехнулся и отвел нос в сторону. От человека пахло неплохо. Химией не пахло и спиртным не пахло, а пахло собаками, порохом, железом и спокойствием. Куртка у Грея на плечах тоже пахла спокойствием; Грей начал потихоньку согреваться.
— Ты интересный парень, — говорил человек между тем. — Мне кажется, или у тебя в родне есть кровные ищейки?
— Отец — ищейка, — ответил Грей нехотя. — А мама — бойцовой породы. Она завод охраняла, на блоке.
— Ага, — сказал человек. — Вот поэтому у тебя такая колоритная внешность… А мордой ты похож на отца, надо сказать. Настоящая ищейка, только уши великоваты и шея слишком мощная. Наверное, и нюх хороший…
— Не жалуюсь, — фыркнул Грей. Он уже почти не злился.
— А звать как, друг-перевертыш?
— Грей…
— Ну ладно, Грей, будем знакомы: я — Аллин. А теперь пойдем ужинать, а то я сейчас тоже замерзать начну.