А по дороге Гарик даже не пытался возвращаться в Зверя; он был в такой ажитации, что человеческий облик казался ему удобнее. Выглядел совсем мальчишкой-подростком, разве только человеческие подростки в таком возрасте не нежничают так, подумал Тео. Это у него чисто щенячье.
Гарик терся щекой об его рукав, вис на плече, забегал вперед и заглядывал в глаза. Не было ему никакой нужды хахать в человеческом теле, но он… не то, чтобы хахал, а нервно позевывал и вдыхал открытым ртом — просто от неспособности справиться с эмоциями. И без конца повторял:
— Ты меня насовсем берешь себе, да? Ах, да? Правда? Ты теперь — мой Хозяин, да?
Тео, невольно улыбаясь, трепал его по спине, как человека, но у щенка не хватало терпения идти, по-человечески обнявшись. Он то обнимал Тео в ответ, то отстранялся, чтобы обежать его кругом или обнюхать сомнительное дерево или столб, то снова возвращался, с разбегу тыкался головой в грудь, внюхивался — норовил лизнуть в щеку или в шею. По службе надо было бы его приструнить, приказать перекинуться, пристегнуть поводок… только не выходило. Не хотелось одергиванием портить радость, слишком непосредственную и наивную для человека.
Не часто кто-то до такой степени радовался обществу Тео. Начальственная строгость сейчас казалась жестокостью.
Нынешний рабочий день кончился поздним вечером; прохожие уже встречались довольно редко, но и эти редкие косились неодобрительно. Почему бы, думал Тео чуть удивленно. Ведь я в штатском, выгляжу не ликвидатором, а простым смертным. Ну выгуливает человек собаку — подумаешь, невидаль…
Правда, у Гарика форменный ошейник с Путеводной Звездой на бляхе. Но в сумерках, вроде бы, этого не видно, особенно издали — так, что-то такое поблескивает. Может, жетон за дрессуру. Странноватый, правда, на такой юной дворняжке…
Гарик зарычал на компанию гоповатого вида молодых людей с бутылками пива — не как на мертвяков, но как на потенциальный источник опасности. Тео поймал его за руку, притянул к себе и обнял. В компании кто-то свистнул, в Гарика швырнули пустой пачкой из-под сигарет:
— Слышь, козел, сдай дебила в интернат!
— Заткни своего уродца, пока я не заткнул, ты, придурок…
Гарик не выдержал и гавкнул, так и не перекидываясь. Компания отлепилась от стенки ночного ларька.
— А что это ты, дядя, не слушаешь, что тебе люди говорят, а? — бритый парень, бросивший пачку, ухмыльнулся и сжал кулаки.
— Он давно по морде не имел…
— А ты лаять умеешь, козлина?
Гарик рванулся вперед. Тео, придерживая его за плечо, вытащил удостоверение:
— Внеплановый рейд СБ. Покажите-ка ваши документы, детки…
— Ё, оборотень! — бритый парень тут же стушевался.
— Атас, инквизитор!
— А мы не мертвяки… — пробормотал парнишка еще школьного возраста, делая шаг назад. — Какая у вас собачка забавная…
Его приятели постарше полезли за паспортами. Гарик перестал рычать, чихнул от запаха пивного перегара.
— От алкоголя душа гниет, — бросил Тео. — Шли бы вы домой, пока живы.
Компания молча ретировалась в ближайшую подворотню. Тео отпустил плечо щенка. Тот, так и не войдя в зверя, сделал несколько шагов за ушедшими, но отвлекся на ближайшую скамейку, встал на колени и принялся обонятельно сканировать следы собачьей мочи на ее ножках, а заодно обнюхал и урну, оказавшуюся рядом.
Ну что ты с ним будешь делать?
— Фу, Гарик! — прикрикнул Тео беззлобно. — Что тебе в урне надо, служебная собака?
Щенок вскочил, не отряхивая колен, как это обычно совершенно машинально делают люди, подбежал, оперся ладошками в грудь Тео:
— Они живые, ах, они уже ушли, — сказал он серьезно. — Это уже не опасно, нет. А урна… Я помню, ах, я же помню, что домашние там нюхать не должны… но вкусненько пахнет, — и облизнулся с умильной и виноватой миной. — Рыбкой пахнет. Кроме прочего. Ах, так пахнет! Солененькой.
— Ты голодный? — Тео сочувственно погладил его по голове. — Давай, я тебя лучше дома покормлю, а, бомжонок?
Гарик застенчиво ухмыльнулся.
— Дома — да, дома — хорошо. Но рыбка — она ж там ничья, да? Ах, ведь ничья совсем… кто-нибудь другой подберет… — закончил он со вздохом, печальным и комичным.
— Пускай, — сказал Тео, пытаясь сохранить серьезность. — У нас с тобой будет другая еда, а у кого-нибудь другого, может быть, и не будет. Давай ему оставим.