Ник, мужик громадный, с красной небритой мордой и брюхом, какое из всех тварей земных бывает только у людей и только от пива, загоготал и радостно сообщил:
— Точно, господин Битер. Шлялся вокруг комплекса, все вынюхивал, ребята его подстрелили и сюда привезли. Породистый, стерва. Не боится, смотрите-ка…
Мертвяк окинул Рамона оценивающим взглядом.
— Ах ты, какая славная собачка… Скажи ребятам, Ник — даю им по полкуска премии и ставлю по бутылке. Он действительно породистый… породистая ищейка эсбэшная… Сегодня вечером выставим против него Рыжую, смешно будет. Ты его… покорми, не забудь, — распорядился он, не торопясь. Люди вокруг него расплылись в улыбочках.
Я тебя порву, подумал Рамон. Как тряпку, в клочья порву, видит Небо. И ты больше никогда не встанешь — знаешь, что не встанешь, сам боишься. Потому и ненавидишь нас, что боишься. Потому и мучаешь. Понимаешь, что никакой кол, нож, разрывная пуля ликвидатора или могильный заступ так чисто, как наши клыки, тебя не уложит.
Он чуть не высказал все это вслух — но вспомнил слова кота: «Молчи, молчи, молчи», — и промолчал, только показал клыки и стиснул кулаки, врезав когти в ладони.
— Хорошие зубки, — констатировал мертвяк под одобрительные смешки. — Как сахарок. Если сегодня выживет, я придумаю, кому его показать… Ник, открой-ка мне кота.
Рамон в настоящем ужасе услышал, как щелкнуло магнитное реле, и увидел, как кот прижимается в угол спиной и беззвучно шипит навстречу мертвяку — безнадежная отчаянная отвага. А мертвяк преспокойно входит в вольер и протягивает руку к самому лицу кота, будто хочет погладить, приговаривая тем слащавым и холодным тоном, который обычно сопровождает у тварей кормежку живыми:
— Кисонька… это кто ж коготки-то выпускает на людей, а? Кто ж это у нас царапается? У кого давно неприятностей не было, а, киска?
Кот вжался в решетку изо всех сил — Рамон подумал, что у него на спине должны остаться синяки от решетки, и эта мысль сама собой выдернула Младшую Ипостась. Он кинулся на прутья клетки, уже не сдерживая себя, и от души вылаял ту злобу, которая перетекала через край.
Когда он гавкнул первый раз, мертвяк шарахнулся так, что не удержался на ногах. Кот, видимо, почуяв поддержку и собрав все силы, перекинулся и ринулся вперед. Будь ему хоть чуточку легче — когти прошлись бы по шее мертвяка, но ему было слишком плохо. Не успел буквально на пару секунд.
Ник и еще один служитель с глазами мясника выволокли мертвяка из вольера чуть ли не за шиворот, а какой-то мелкий бесцветный третий захлопнул дверь клетки. Двое заколотили палками по решетке Рамона с воплями: «А ну фу! Заткнись, ублюдок!» Теперь, по крайней мере, никто из них не смеялся — Рамон гулко гавкнул еще пару раз и отошел в глубину клетки.
— Если бы эта паршивая кошка не приносила деньги, я бы из нее подушку набил, — процедил мертвяк, отряхиваясь. — Теперь к нему без электрошокера подходить нельзя. Надо было такого пса пока в отдельный бокс поместить, чтобы рысь с толку не сбивал. Но ничего, сегодня вечером эту шавку научат кошкам задницы вылизывать…
Его свита снова оживилась. Мертвяк пошел прочь, люди — следом. Некоторые оборачивались, чтобы потрясти кулаком. Рамон даже не зарычал в ответ от безмерного презрения.
Мертвяк не может оскорбить живого.
Тем временем кот подошел к решетке и сунул свой маленький плоский нос и пышные усы в клетку Рамона. Намек вышел исключительной прозрачности — Рамон понял и подбежал, виляя хвостом. Они впервые основательно, не спеша, обнюхались — уже как товарищи.
Кот оказался не очень здоров, полуголоден и чрезвычайно утомлен, но от него все-таки пахло чистым зверем, чистым, теплым зверем — и Рамон, втягивая этот чудесный запах, ощутил волну нежности, поднимающуюся со дна души. От избытка чувств и понимания он даже лизнул кота в глаз. Тот сморщился, отстранился и вернулся в Старшую Ипостась.
Рамон последовал его примеру — они оба просунули руки сквозь решетку и переплели пальцы, прижались друг к другу, насколько вышло, и легонько стукнулись лбами. Им обоим очень хотелось согреться.
— Мы выберемся отсюда, — сказал Рамон, ткнув кота носом в щеку.
— Да перестань ты тыкаться, — сказал кот устало. — Лучше погладь меня за ухом, осторожно… бобик…
Рамон высвободил руку и погладил пышную бакенбарду цвета соломы. Кот подался вперед и тихонько заурчал. Все-таки он младше, подумал Рамон. Я — главный. А кот — младше, легче, меньше ростом, и вот какие тонкие косточки… как у детеныша… Но отважный боец, сильный, молодчина, может уже считать себя в моей Стае…