— У-у, теософский бред… В наше время можно уже отказаться от этих поповских сказок! — полковник растоптал очередной окурок в пепельнице с видом человека, наступающего сапогом на голову врага.
— Я и не надеялся, что вы прислушаетесь. И — я знаю, зачем вам волки. Вам мало сторожевых собак, охраняющих границы, и ищеек, которых вы, как и жандармы, эффективно используете в качестве живых детекторов лжи, а еще — как саперов и таможенников. Теперь вы хотите спецназ из волков-трансформов. Волки сильнее, выносливее, агрессивнее, часто умнее собак, у них более тонкое обоняние — хотите и их заставить работать на себя. Все посредники в курсе, что несколько шимпанзе участвуют в длительном эксперименте… что-то там, связанное с системой ПВО, если не ошибаюсь? С ракетным щитом? Шимпанзе реагируют быстрее и точнее, вы надеетесь сделать из них идеальных наблюдателей, но это ещё полбеды. Кто-то из ваших домогался у президента Лиги разрешения на эксперименты с дельфинами и морскими котиками. Из них предполагается сделать идеальную морскую пехоту? Или — только разведчиков? Знаете, а ведь Лига никогда не разрешит этого официально. Работа с животными без задатков Хозяина — насилие, а Хозяев в ваших структурах нет, они там не приживаются. Так что вам придется снова браконьерствовать, а если вы поймаетесь на этом — получите обычные неприятности. Не будет вам волков.
Полковник встал, и Хольвин встал тоже.
— Я честно пытался разговаривать с вами, как с разумным человеком, господин посредник, — сказал полковник, улыбаясь павианьим оскалом. — Я полагал, что субсидии министерства обороны не помешали бы вашей Лиге с ее вечным безденежьем. Мне жаль, что вы не хотите меня понять.
— Наоборот, господин полковник, дело в том, что я слишком хорошо понимаю, куда это ведет, — сказал Хольвин.
— Значит, нет?
— Нет. Ни волков, ни дельфинов, ни китов, ни тюленей для вашей живодерни вы не получите. По крайней мере, официально и от меня. А если попытаетесь обойти Лигу или украсть — я позабочусь о том, чтобы об этом узнали в министерстве юстиции.
— Очень хорошо, — сказал полковник, надевая фуражку. — Вы, вероятно, по старинке считаете, что Лига ни от кого не зависит? Вам придется доказать, что это не так. Времена изменились. Я поставлю вопрос перед более высокими инстанциями.
— Перед Зелёным? — спросил Хольвин.
— Что?
— Ничего, ничего, господин полковник. Я полагаю, вы желаете говорить с администрацией президента. А там могут найтись люди, думающие, что речка потечет, куда поплавок захочет. Я верю в любое зло. Но волков не дам. Это я могу — не дать вам волков. Спасти пару живых душ, которые вы намерены убивать наркотиками и электрошоком. Я полагаю, можно закончить разговор.
— Да, — неприязненно сказал полковник и вышел, нарочито аккуратно прикрыв дверь.
Шаграт лег к ногам Хольвина.
— Подожди здесь, старина, — сказал Хольвин, потрепав его по холке. — Мне надо пообщаться с волком, я один пойду.
Шаграт взглянул на Хозяина с тихим укором, вздохнул — но не поднялся, только чуть переменил позу на более удобную для долгого ожидания. А Хольвин с досадой подумал, что упустил какую-то страшно важную мысль, сбился с неё на обыденный трёп с очередным дураком — и теперь нитяной хвостик мысли затерялся в обыденных же мелочах.
А ведь уже в руках был.
Спасительный хвостик.
Но — ладно, потом.
Волк лежал на полу клетки, положив морду на лапы, неподвижно — в ветеринарной клинике так же безразлично, как и в грязном зверинце Центра Развлечений. Он даже не повернул головы, когда Хольвин подошел к вольеру.
— Смотрите, господин посредник, — сказал молодой ветеринар, с которым Хольвин до сих пор не общался. — С тех пор, как привезли, так и лежит. Почти не встает.
Хольвин зацепился взглядом за миску, в которой лежало сырое мясо, политое яйцом. Мясо уже успело обветриться.
— Самый здоровый из всех, — сказал ветеринар сердито. — Его допингом не кормили. Вообще, он, похоже, очень недолго там пробыл: шкура слишком целая. Наверное, не успел поучаствовать в боях. А истощен не потому, что желудок испорчен суррогатами, а потому, что от пищи отказывается. Пока вы были поблизости, он, вроде, немного ожил — а как вы ушли, снова лег.