Положение в городе было тревожным,— того и гляди, вспыхнут волнения. Даже власти забеспокоились. А Нихад-эфенди, казалось, вовсе не обращал внимания на враждебное к нему отношение и безмятежно, с независимым и даже насмешливым видом разгуливал по улицам, засунув руки в порванные карманы своего жёлтого пальто, зажав портфель под мышкой. Только от одного этого население Сарыова могло взбеситься. Между тем никто почему-то открыто не нападал на него.
На второй день к вечеру пронёсся слух, что некоторые очень влиятельные люди города оказали давление на Азиз-бея.
Кое-кто слышал даже, как ответственный секретарь Джабир-бей в неистовстве кричал:
— Что творит этот человек? Смуту сеет в городе. Чего тянуть с делом? Даже во времена деспотизма чиновники не разводили такой волокиты!.. Подобает ли при конституционном правительстве судейскому так долго возиться с одним человеком?.. Надо действовать! Немедленно!..
Наконец вечером следователь решился, — то ли ему удалось получить требуемые доказательства, то ли он не смог устоять перед грубым нажимом,— он отдал приказ об аресте Нихада-эфенди.
И тотчас же жители Сарыова, побросав все свои дела, забыв про ужин, высыпали на улицы.
На проспекте, где находились правительственные учреждения, стало многолюдно, шумно и светло, точь-в-точь как в вечер большого праздника. Кофейни уже не вмещали посетителей. На перекрёстках темных улиц толпились женщины, весь городок хотел своими глазами увидеть, как безбожник и поджигатель тюрбэ Келями-баба отправится в тюрьму. Но муэдзин прокричал уже эзан к вечерней молитве, а процессия всё ещё не показывалась...
Полицейские, которым было поручено арестовать Нихада-эфенди, не нашли его дома. Моментально в толпе распространился слух, что преступник бежал. Начались пересуды, споры, крики. Наиболее пылкие головы с возмущением вопили:
— Поджигателю дали бежать! Теперь ясно, почему следователь так долго тянул с арестом. Это уловка. Напрасно мы ждём преступника! Кто знает, где он теперь? Тут, наверно, и власти замешаны. Они просто издеваются над нами...
Некоторые придерживались противоположного мнения.
Безусловно, его спрятали сообщники, такие же безбожники, — орали они, подстрекая народ. — Надо обыскать дома всех подозрительных...
Но Нихад-эфенди и не думал бежать из Сарыова и, уж конечно, не скрывался в доме сообщника, просто-напросто он, как обычно, сунув в карман бутылку водки, в другой — закуску, отправился за город, чтобы выпить наедине с самим собой.
Вскоре жители города ликовали, словно была получена весть о победе,— когда учитель возвращался домой своей обычной дорогой, его схватили полицейские. И уже за арестованным валила толпа, чтобы с особым почётом препроводить его в тюрьму.
Откуда взялись эти люди, кто их послал, этого никто не знал. Может быть, просто все встречные увязывались вслед за учителем Нихадом и его конвоирами, и постепенно толпа росла, превратившись в настоящую процессию, словно на свадьбе или на похоронах.
В передних рядах шагало несколько хулиганов и бродяг с факелами в руках, за ними шёл Нихад-эфенди в сопровождении двух полицейских, и уж потом, сзади и по сторонам этого шествия, сновали уличные мальчишки, орава босоногих оборванцев, которые лупили палками по керосиновым бидонам, поднимая адский шум...
На площади, в одной из кофеен, стоял Шахин-эфенди. Он влез на стул, чтобы лучше рассмотреть эту процессию. Его била дрожь, зубы стучали, словно в лихорадке.
Какое отвратительное зрелище! На голову Нихада напялили красный бумажный колпак с рогами.
Сквозь страшный грохот бидонов прорывался вой толпы, тянувшей в один голос:
— В-в-о-т у-уча-асть поджигателя тюрбэ! Хей-хе-хей!
Со всех сторон в учителя летели яйца, помидоры.
Процессия приближалась. И народ, толпившийся в ожидании на улицах, в кофейнях, тоже начал орать и выть...
Вот она, зелёная ночь, — вечный кошмар, преследующий Шахина! Никогда ещё не представлялась она ему такой ужасной и трагической, а люди такими страшными и жестокими.
Шахину казалось, что он больше не выдержит... Сейчас он закричит и в смятении бросится один против этой озверевшей толпы... Он бросится, и его растерзают, забьют камнями, как бешеную собаку... Но тут словно чья-то невидимая рука схватила его за горло и сдавила в железных тисках, задушив протестующий вопль, готовый исторгнуться из его груди...
Никогда ещё в жизни Шахин не переживал таких горьких минут, не испытывал такого приступа отчаяния, неуверенности в будущем.
Он, учитель начальной школы Шахин-эфенди, отрёкся от всех радостей на свете, он посвятил свою жизнь единственной цели — сделать свой народ счастливым... Уж не детская ли это мечта — пытаться перевоспитать людей, с таким удовольствием творящих несправедливость и насилие?!