— А по-моему,— возразил он,— для суда к тому времени испекут веские доказательства. Вот попомните меня.
Учитель Эмирдэдэ даже рассердился.
— Ну, хорошо,— возмущённо закричал он на Неджиба, точно решил поругаться с ним,— объясни мне, какого дьявола все накинулись на этого человека? Чего они хотят от него? Засудят его понапрасну, а им что от этого?
Инженер сочувственно улыбнулся.
— Эх, милый мой Доган-бей!.. Сколько раз тебе надо повторять: как всякий идеалист, ты страдаешь избытком простодушия, граничащим с глупостью. Вы, идеалисты, никак не хотите понять, что существуют ещё люди, которые сеют смуту во имя господа бога, интригуют и причиняют другим боль только ради собственного удовольствия. Дорогой мой, ты удивляешься, что дети испытывают удовольствие, таская кошку за хвост или отрывая у мухи крылья. Ну, вот кое-кто из взрослых похож на этих детей. Впрочем, их желание осудить Нихада-эфенди не столь уж беспричинно. Они хотят на этом кое-что заработать. Могу тебе перечислить, какие именно выгоды они постараются извлечь...
Инженер помолчал.
— Прежде всего, они хотят разжечь в народе религиозный пыл, который несколько поостыл за последнее время. И повод самый подходящий... Разве найдёшь более действенное средство, чем объявить религию и шариат в опасности. Крикнуть: «Безбожники сожгли тюрбэ Келями-баба!» — это то же самое, что обратиться к невежественным фанатикам, которых ты называешь «добровольцами зелёной армии», с призывом: «Эй, правоверные! Тревога! К оружию!» Ведь проводят же периодически манёвры в армии, чтобы солдаты не забыли своего ремесла, так и для добровольцев зелёной армии нужны манёвры... Во-вторых, этот судебный процесс если и не скомпрометирует людей свободомыслящих, которых ходжи обвиняют в безбожии, франкмасонстве[73] и тому подобных грехах, то, во всяком случае, поставит их в весьма затруднительное положение. Защищаешь ты, к примеру, свою идею «новой школы», а твой противник даже слышать ничего не хочет, только и твердит: «Знаем мы, кто ты такой! Ты тюрбэ Келями-баба поджигал...» Теперь, в-третьих, Нихад-эфенди — учитель французского языка и математики... Понимаешь, что это значит, Доган-бей?.. Математика и французский! Два предмета, которые никогда не смогут проникнуть в медресе... И вот учитель французского языка и математики осуждён на каторгу как поджигатель,— какая блестящая победа для медресе... Вы считаете, что наши медресе, наши науки устарели и обветшали. Новая школа! Новая наука! — Всё вздор!.. Вон он, ваш учитель, преподаватель новых наук... Взял и поджёг гробницу... А его ученики предадут огню всю страну, уничтожат шариат!.. Попробуй теперь, Доган-бей, возрази против такой красноречивой проповеди... Я сомневаюсь, чтобы Нихад-эфенди мог поджечь гробницу, но несомненно другое — сторонники медресе хотят подложить бомбу под гимназию. Вот увидите, не сегодня-завтра запахнет гарью. Тогда вы скажете, что я был прав...
По всей вероятности, последнее соображение только что осенило Неджиба Сумасшедшего.
— Да, да! — кричал инженер; эта мысль, как пламя пожара, завладела им полностью.— Несомненно, покушение на гимназию!.. Однако как объяснить это заведующему отделом народного образования, тем более директору гимназии? Директор хоть и учился в Галатасарае, с грехом пополам умеет лепетать по-французски и нахватался каких-то весьма смутных знаний, но он что ни на есть круглый невежда, да ещё imbécile[74] [Дурак (франц.)]. Знаешь, Доган-бей, я отказываюсь от своих прежних намерений. Я готов вместе с тобою броситься в атаку. Будем помогать этому Нихаду-эфенди.
Шахин отчаянно замахал руками.
— Аман! Сохрани тебя господь! — воскликнул он.— И не думай делать этого. Можешь оказывать помощь, но только тайно, а в открытую — ни в коем случае. Да нас с тобой в ложке воды утопят!.. И потом ты человек горячий, невоздержанный...
В ту ночь был разработан план: Шахин и Неджиб, не теряя времени, нанимают хорошего адвоката; однако предварительно Шахин встречается с ответственным секретарем. Лучшее средство оградить суд от постороннего влияния и давления — привлечь на свою сторону Джабир-бея.
Глава двадцать втораяКак раз в тот период между ответственным секретарем и Шахином-эфенди сложились хорошие отношения. Джабир-бей довольно регулярно навещал школу Эмирдэдэ, пил у Шахина кофе, потом заставлял детей петь патриотические песни и делать гимнастические упражнения.
А Шахин-эфенди только радовался: софты вынуждены были попридержать язык, видя, что ответственный секретарь благоволит к школе. Кроме того, «высокое покровительство» обеспечивало Эмирдэдэ некоторые материальные выгоды.