Чего глядеть-то? — спросила она.
Тогда Бабушкин сунул пальцы в отверстие. „Оп-ля!" — и, как фокусник, вытащил из потайного „коридора" запрещённые листовки.
Ловко! — засмеялась Прасковья Никитична.
Она осмотрела и ощупала тайник и опять сказала:
Ловко!
В тот вечер Бабушкин ещё долго возился со скамеечкой. Каждую пару ножек он скрепил поперечиной. Сиденье снова выстругал. Гладко, будто вылизал. И покрыл скамеечку зелёной краской.
Назавтра Бабушкин проснулся чуть свет. „Что бы ещё сработать на досуге?"
Но мастерить для себя больше уже не пришлось. Утром пожилой чиновник принёс ему в починку старинную резную шкатулку. Потом соседка попросила зайти отремонтировать сундук, а трактирщик прислал мальчика — подогнать оконные рамы.
Заказы шли один за другим. В конце концов Бабушкин так навострился и осмелел, что изготовил даже новый пузатый комод для купчихи.
Столярничал Бабушкин только днём. А вечерами у него были более важные дела: завязывал знакомства с рабочими, раздавал им революционные листовки, устраивал тайные собрания.
…Так прошло месяца три.
Но вот однажды ночью к Бабушкину нагрянули жандармы.
Обыск.
Жандармский офицер стоял возле окна и командовал. А два жандарма ловко и быстро переворачивали всё в комнате вверх дном.
Один жандарм, шустрый, как обезьяна, сразу залез на печку. Но ничего, кроме пыли, там, конечно, не нашёл.
Он спрыгнул и громко чихнул.
— На здоровье! — сказал Бабушкин, — А чего ж ты. молодец, в трубу не слазил? Вдруг там бомба?
Жандарм не уловил насмешки, закатал рукава и, гремя заслонками, сунул руку в дымоход. Вытащил её по локоть в саже.
Другой жандарм, загнав в щель между половицами лезвие топора, навалился на топорище. Но доски были хорошо подогнаны, не поддавались. Лицо жандарма побагровело от натуги.
А ты, милый, возьми лом на дворе. Ломом-то сподручней полы расковыривать, — посоветовал Бабушкин.
Без вашей помощи обойдёмся, — сказал офицер.
Насчёт обысков жандармы мастера. И сейчас действовали они чётко, по строгому, давно заведённому порядку.
Тот жандарм, который лазал на печку, теперь осматривал мебель. Двигался он от двери вдоль стены, не пропуская ни одной даже самой мелкой вещицы.
Всё осматривал дотошно, обстоятельно. Табуретка на пути — табуретку ощупает, повертит так и сяк, к самому носу поднесёт, словно бы даже обнюхает. Икона на стене — снимет её, осмотрит и пальцем поколупает — не засунуты ли в щель листовки?
Вот зеркало встретилось — жандарм отодрал сзади фанеру от зеркала. Вот кровать на пути — вспорол перину и подушку.
„Так, — думает Бабушкин. — Так.
Краем глаза наблюдает за жандармом.
Рядом с кроватью стул стоит, потом — этажерка, потом — зелёная скамеечка…
Бабушкин старается не глядеть на скамеечку, но глаза сами к ней тянутся.
Вот жандарм стул осмотрел, кверху ножками его поставил, днище согнутым пальцем простукал, как врач больного.
Вот уже к этажерке передвинулся…
„А потом — скамеечка", — думает Бубушкин.
Правда, она с секретом. Но всё же.
Тревожится Бабушкин, однако виду не показывает.
А жандарм уже этажерку выстукал, ножки осматривает…
„Нет, — подумал Бабушкин, — Больше ждать нельзя".
Повернулся к офицеру и говорит:
А вы, ваше благородие, чего стоите-то? Обыск — дело долгое. Утомитесь стоять-то.
Взял Бабушкин зелёную скамеечку и подвинул офицеру.
— Лучше о себе тревожьтесь, — буркнул офицер.
Но стоять он уже устал. Переступил с ноги на ногу и сел на скамеечку.
Так он сидел и командовал обыском.
Долго командовал.
Почти три часа шёл обыск.
Всё осмотрели жандармы.
Офицер злился. Он знал, что где-то тут хранятся листовки.
Но где?
Он подумать не мог, конечно, что сидит на тех самых листовках, которые так усердно ищут жандармы.
Вскоре Бабушкин уехал из Полоцка.
Верстак и инструменты он продал. В корзине и в чемодане, которые он с женой привезли на вокзал, лежало всё их имущество: бельё, книги, две кастрюли и чайник. Никаких шкафов, кроватей, диванов у них не было.
Из всей мебели они везли только маленькую зелёную скамеечку.
…С тех пор, куда бы Бабушкин ни переезжал, зелёная скамеечка всегда-всегда тряслась в вагоне вместе с ним.
Она служила ему верой и правдой, храня в своём тайнике то листовки, то газеты, то письма Владимира Ильича Ленина.
Но потом, когда Бабушкина арестовали, скамеечка пропала.
Куда она делась — неизвестно.
Возможно, и сейчас стоит у кого-нибудь в комнате маленькая крепкая зелёная скамеечка (а может, она теперь уже и не зелёная?!), добротная скамеечка, сделанная умелыми руками замечательного революционера.
Стоит эта скамеечка, и старенькая бабушка, сидя на ней, вяжет тёплые носки внуку. Или какой- нибудь мальчик болтает ногами и слушает передачу по радио.
И не знают эта бабушка или этот мальчик, на какой скамеечке они сидят.
Не знают, что, может быть, и до сих пор в её тайнике лежит пожелтевший листок — отпечатанная на тонкой, почти папиросной бумаге ленинская газета „Искра".
Та „Искра", которую жандармы упорно искали у Бабушкина, да так и не нашли.
