— Ты что, плохо понял, сучонок? — повторил голос. — Я сказал, брось нож! Ну!
Раздался выстрел, и просвистевшая над ухом пуля угодила в застекленную фотографию на противоположной стене. Посыпались осколки.
Виктор больше не медлил. Бросил нож, поднял руки кверху.
— Теперь повернись! — скомандовал голос.
Он подчинился.
Макс стоял в темном простенке, прислонившись к косяку. Был неестественно бледен. Из левой брючины мерно капала кровь и по черному сапогу стекала на пол. Револьвер он вынужден был держать обеими руками, иначе у него не хватило бы сил.
— Как ты сюда попал? — поинтересовался Виктор.
Он пытался хоть как-то потянуть время. Никакого страха не испытывал. Только горечь и ненависть.
— А я отсюда никуда и не уходил, мудила! — усмехнулся Макс. — Я просто обошел вокруг. В следующий раз не будешь оставлять заднюю дверь открытой, ты, мудозвон! А теперь, если хочешь жить, делай то, что я говорю, сечешь? Мне нужна помощь. Срочно! Так что бери ключи, отвезешь меня к врачу. Ну, чего ты встал, сука? Двигайся! Двигайся, я говорю! Ну!
Макс прицелился. Было очевидно, что ему не до шуток.
— Хорошо, — кивнул Виктор. — Поехали.
И, повернувшись, пошел к двери.
Макс с трудом оторвался от стенки, неуверенно шагнул вслед, но в этот момент незаметно вошедшая через заднюю дверь Арина, отчаянно крича что-то неразборчивое, бросилась на него с такой силой, что сбила его с ног.
Макс, падая, все же успел спустить курок. По-прежнему целился в Виктора, который почти одновременно с выстрелом прыгнул за спинку кресла.
Арина также не удержалась на ногах и, потеряв равновесие, рухнула вместе с Максом, при этом они задели этажерку, на которой стоял граммофон. Этажерка угрожающе пошатнулась, и тяжелый музыкальный ящик полетел на пол.
В последнюю долю секунды Арина отпрянула от Макса, и это спасло ее. Граммофон упал прямо ему на голову, острым углом распоров скулу.
От удара механизм пришел в движение, что-то в его внутренностях заворчало, заныло, зазвякало, все тише и тише, до тех пор, пока не смолкло окончательно.
Арина огляделась.
Макс, похороненный под граммофоном, был абсолютно неподвижен. Новая лужица крови быстро увеличивалась рядом с его головой. Похоже, что на этот раз он был окончательно мертв.
Виктора, скрытого за широкой спинкой старого кресла, Арина вообще не увидела.
— Виктор! — встревоженно позвала она.
Ответа не было.
Арина напряженно прислушивалась, и в это время странный звук, похожий на всхлип, раздался из-за кресла, из-под которого тоненькой змейкой заструился ручеек крови.
— Боже мой! — в ужасе прошептала Арина. — Витя!
Она медленно приблизилась к креслу, остановилась, боясь заглянуть за него.
Виктор сидел на полу, прислонившись к стене, с мокрым от слез лицом. В руках он держал недвижимое тельце убитого Лёхи.
— Витя! — облегченно вздохнула Арина. — О господи!
Она опустилась рядом с ним.
— Бедный Лёха! Боже мой! Бедняжка! Мне ужасно жалко!
Она хотела сказать что-то еще, но рыдания захлестнули ее. Страшное напряжение последнего часа дало себя знать, больше сдерживаться не было сил.
— Он спас мне жизнь, — с трудом проговорил Виктор. — Эта пуля предназначалась мне.
Теперь оба они сидели на полу, заливаясь слезами.
Чувствовали себя предельно несчастными и одинокими.
Арина опомнилась первой. Какая-то новая мысль неожиданно осенила ее, и она резко вскочила на ноги.
На этот раз Макс был на месте. Он все так же лежал неподвижно, с револьвером в руке.
Арина осторожно подошла к нему, не сводя с него глаз, нагнулась, попыталась забрать револьвер. Однако даже мертвый Макс не отдавал оружия, и Арине, чтобы завладеть им, пришлось приложить все свои силы, разжимая пальцы, крепко обхватившие рукоять.
Теперь, с револьвером в руках, она почувствовала себя гораздо увереннее, смогла наконец перевести дух. И все же, отступая назад, по-прежнему держала Макса под прицелом, подсознательно ожидая от мертвеца любого подвоха.
Пятясь таким образом, она чуть было не столкнулась с Виктором, который, бережно держа на руках несчастного Лёху, направлялся к задней двери. Он был настолько потрясен смертью бедного зверька, что ни о чем другом думать сейчас не мог.
Тревога за Арину, за свою собственную судьбу, за их общее будущее — все это отступило на время перед болью этой потери. На протяжении последних нескольких лет Лёха делил с ним не только кров, но и все горести и радости, которые он переживал в этом доме. Гибель кролика как бы окончательно подводила черту под длительным периодом его холостой, бесхитростной и, в общем-то, покойной жизни. Что бы ни ждало его впереди, этого безмятежного существования больше уже никогда не будет.