— И принципіально тоже не плохо. Ну, идемъ. Надѣюсь, съ сегодняшняго дня крысы перестанутъ считать это мѣсто самымъ уютнымъ изъ всѣхъ, которыя встрѣчали въ своей жизни. А когда ты будешь говорить съ отцомъ?
— Послѣ обѣда.
— Разскажешь о результатахъ?
— Обязательно. Встрѣтимся съ тобой на скамьѣ за гаражемъ. Жду тебя тамъ.
— Отлично. Желаю успѣха.
Павелъ Андреевичъ сидѣлъ вечеромъ послѣ обѣда на площадкѣ замка и наблюдалъ, какъ въ долинѣ постепенно загорались огоньки. Вотъ, точно вытянувшись въ нить, задрожали одновременно фонари далекаго городка. Очевидно, вдоль улицы. Выше, по склонамъ, гдѣ ютились одинокія виллы, загорались причудливыя созвѣздія, среди нихъ отдѣльно семь огней — что-то вродѣ Большой Медвѣдицы. А выше — свѣтъ все рѣже и рѣже. Одинъ огонекъ взобрался куда-то высоко, подъ самыя скалы, вглубь каменной складки. Что тамъ? Горный отель? Санаторія? Или живетъ въ хижинѣ какой-нибудь лѣсникъ, сторожъ?
Постепенно изъ синихъ горы сдѣлались неясными, мглистыми. Ночное небо прикрыло вершины темнымъ бархатомъ съ серебрянымъ звѣзднымъ шитьемъ. Вечеръ наступалъ тихій, теплый. Со всѣхъ сторонъ несся торжественно однозвучный звонъ неугомонныхъ цикадъ.
Услышавъ чьи-то приближающіеся шаги, Павелъ Андреевичъ обернулся и увидѣлъ передъ собой фигуру сына.
— Это ты, Сергѣй?
— Я. Папа… Мнѣ хотѣлось бы поговорить съ тобой…
— Очень буду радъ. А въ чемъ дѣло? Садись.
Сынъ сѣлъ возлѣ отца на плетеный стулъ и смущенно сталъ теребить пуговицы своего пиджака.
— Это очень серьезное дѣло, папа, — послѣ нѣкоторой паузы произнесъ, наконецъ, онъ.
— Тѣмъ лучше, другъ мой. Я люблю наблюдать серьезность въ молодыхъ людяхъ.
— Только я хотѣлъ бы… Я просилъ бы… Чтобы ты все это не обращалъ въ шутку. Обѣщаешь?
Старикъ снисходительно улыбнулся.
— Ну, голубчикъ, послѣ такого предисловія не жди, чтобы я былъ слишкомъ серьезенъ. Во всякомъ случаѣ, мой милый, мнѣ отлично извѣстно, когда шутки умѣстны.
— Да, да, конечно. Я не въ этомъ смыслѣ… Но я хотѣлъ бы, папа, чтобы ты отнесся ко мнѣ какъ къ взрослому человѣку, которому становится невыносимо оставаться на положеніи ребенка. Папа, я долженъ… То-есть не долженъ, а… какъ тебѣ сказать… Ну, словомъ дай мнѣ, пожалуйста, три тысячи франковъ.
— Вотъ оно что! — Вольскій съ любопытствомъ посмотрѣлъ въ сторону сына, который, несмотря на окружающую темноту, отвелъ глаза, чтобы не выдать своего смущенія. — Хорошая идея, сынокъ. Не могу отрицать. А на что тебѣ три тысячи франковъ?
— Я хочу на нѣсколько дней поѣхать въ Парижъ.
Сергѣй сдѣлалъ усиліе, смѣло взглянулъ на отца, лицо котораго ясно освѣщалось огнями изъ замка.
— Такъ. Въ Парижъ. Очень хорошо. Но, все-таки, не понимаю: къ чему тебѣ Парижъ? Лѣтомъ тамъ духота, жара, воздухъ насыщенъ бензиномъ. По-моему, для здоровья послѣ плеврита гораздо лучше эти горы.
— Да. Но у меня тамъ серьезныя дѣла. Если бы это нс было важнымъ вопросомъ, я бы не сталъ тебя безпокоить. Тѣмъ болѣе, что ты мнѣ впередъ заявилъ, чтобы я до октября на тебя не разсчитывалъ.
— Да, да. У тебя отличная память, Сергѣй. И, по-моему, она гораздо лучше твоей логики. Вѣдь, если я тебя предупредилъ, то къ чему весь этотъ разговоръ? Понимаю, у тебя могутъ быть неожиданныя желанія. Это вѣрно. Если бы, напримѣръ, тебѣ понадобился для прогулокъ костюмъ, новый велосипедъ, вообще что-нибудь вродѣ этого, я бы, конечно, не отказалъ. Но для поѣздки въ Парижъ… Охъ, дорогой мой. Я самъ былъ въ свое время молодымъ человѣкомъ и знаю, почему можетъ тебѣ понадобиться такая поѣздка.
— Нѣтъ, ты ничего не знаешь, папа. Ты, вѣдь, не можешь упрекнуть меня въ плохомъ поведеніи.
— Да. Не могу. Ты хорошій мальчикъ, вѣрно. Но почему? Только потому, что я тебя ограничиваю во всемъ. А потакай я тебѣ во всѣхъ твоихъ фантазіяхъ, вышелъ бы изъ тебя такой же субъектъ, какъ всѣ эти экземпляры изъ нынѣшней распущеной молодежи.
— По-моему, было бы хуже, папа, если бы я тебѣ солгалъ и не сказалъ, на что мнѣ эти деньги. Ну, хорошо. Если не хочешь давать просто, я предлагаю комбинацію: одолжи мнѣ три тысячи въ видѣ аванса. Я осенью получу съ одного издательства гонораръ за свою книгу и уплачу тебѣ.
— Вотъ это уже лучше, — усмѣхнувшись, согласился Павелъ Андреевичъ. — Меня радуетъ, что ты, наконецъ, начинаешь самостоятельную жизнь. А гдѣ твоя книга? Ты мнѣ что-то о ней ничего не говорилъ. Она написана?
— Не написана, но будетъ написана. Черезъ мѣсяцъ.
— Ну, вотъ. Не написана. Въ такомъ случаѣ, ты можешь смѣло попросить у меня авансъ и подъ будущее жалованье, которое начнешь получать въ качествѣ профессора Бэмбриджскаго университета. Нѣтъ, брось, Сережа. Оставь глупыя мысли о Парижѣ и сиди тутъ. Вотъ, хочешь, возьмите съ Викторомъ автомобиль, сговоритесь съ Джекомъ и поѣзжайте куда-нибудь. Предложи, напримѣръ, Наташѣ покататься съ вами. Наташа очень приличная дѣвушка. Кстати, я ожидаю на-дняхъ Лунина, можетъ быть, и она пріѣдетъ съ нимъ.