Раскаяніе стало мучить старика. Онъ отошелъ отъ кровати, опятъ прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ, опять остановился.
— Но упрямство… Упрямство, все-таки, нужно изъ него выбить. Откуда такой ужасный характеръ? Въ кого?
Павелъ Андреевичъ задумался. Покойная жена была женщина мягкая, тихая. Всегда уступала мужу во всемъ, никогда не спорила, избѣгала даже возможности какихъ-либо мелкихъ конфликтовъ. Не даромъ ее всѣ такъ любили, считали святой женщиной…
— Значитъ, въ меня? — сообразилъ, наконецъ, старикъ. — Очевидно. Ну, да все равно, впрочемъ. Что будетъ, то будетъ.
..Онъ тряхнулъ головой, снова подошелъ къ кровати, твердо рѣшивъ ложиться. И, вдругъ, гдѣ-то, не то за стѣной, не то въ коридорѣ, ясно услышалъ кашель сына.
Онъ быстро подошелъ къ двери, раскрылъ настежь.
— Сережа, ты?
Въ коридорѣ было свѣтло. Электрическая лампочка горѣла въ противоположномъ концѣ, у поворота. Но нигдѣ никого не было.
Старикъ подошелъ къ пустой сосѣдней комнатѣ, открылъ дверь, зажегъ электричество, осмотрѣлся: здѣсь тоже никого.
— Нервы расшатались, — нахмурившись, подумалъ онъ. — До чего довелъ отца негодный!
Онъ вернулся къ себѣ, подошелъ къ столу, остановился въ раздумьи. И, вдругъ, снова услышалъ… Уже не кашель, а отдаленные звуки пѣнья Сергѣя. Это, безусловно, онъ. Его любимая мелодія. Изъ какой-то оперы…
— Чортъ возьми, я схожу съ ума!
Вольскій испуганно оглянулся по сторонамъ, подошелъ къ кнопкѣ электрическаго звонка, позвонилъ.
— Что угодно, сэръ? — спросила горничная.
— Бетси… Мой сынъ, случайно, не вернулся?
— Нѣтъ, сэръ.
— Мнѣ казалось, будто я слышалъ его голосъ. Пойдите, провѣрьте.
— Слушаю, сэръ.
Черезъ нѣсколько минутъ въ дверь раздался стукъ. Это былъ Николай Ивановичъ, которому Бетси разсказала о порученіи хозяина.
— Сергѣя Павловича до сихъ поръ нѣтъ, — почтительно доложилъ секретарь, стараясь не придавать своему голосу ни слиткомъ большой тревоги, ни излишней жизнерадостности. — Я входилъ къ нему въ комнату, былъ у Шорина, затѣмъ прошелся по саду.
— Спасибо, дорогой мой. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Павелъ Андреевичъ.
Раздѣвшись и потушивъ свѣтъ, старикъ долго не могъ уснуть. Ему нѣсколько разъ опять показалось, будто гдѣ-то вдали тихо напѣваетъ Сергѣи. Будто кто-то ходитъ, передвигаетъ стулья. Натянувъ на себя одѣяло, Вольскій прикрылъ ухо, сдѣлалъ усиліе, чтобы отвлечься отъ мыслей о сынѣ, и тяжело забылся, наконецъ.
Утромъ, когда Бетси принесла чашку чая, онъ противъ обыкновенія заговорилъ съ нею.
— Почта пришла?
— Да, сэръ. Она внизу, въ столовой.
— И письма есть?
— Есть.
— Хорошій день сегодня. А кстати, мой сынъ дома?
— Нѣтъ, не вернулся.
Письмо было изъ Парижа отъ Жоржа, сына Ольги Петровны. Жоржъ писалъ одновременно дядѣ и матери, что внѣ очереди неожиданно получаетъ отпускъ и, пользуясь приглашеніемъ, пріѣдетъ въ замокъ на-дняхъ.
— Счастливая Ольга… — думалъ старикъ, сидя въ столовой и съ завистью глядя на сосредоточенно поглощавшую свой утренній завтракъ кузину. — Сынъ уже взрослый. Самостоятельный. Не нужно слѣдить за поведеніемъ. А этотъ мальчишка… Неужели, дѣйствительно, сбѣжалъ? Откуда такая жестокость? Если же не сбѣжалъ, то невозможно сидѣть сложа руки. Каждая минута дорога…
Выйдя на террасу, онъ подозвалъ секретаря и вполголоса, чтобы не слышала Ольга Петровна, спросилъ:
— Ну, что? Осматривали замокъ?
— Все осмотрѣлъ.
— На чердакѣ были?
— Былъ. Заходилъ въ оранжерею, въ птичникъ, во всѣ пристройки. Нигдѣ нѣтъ.
— Такъ. Что же теперь дѣлать, по-вашему?
— Я бы предложилъ слѣдующее… Мы съ Викторомъ возьмемъ автомобиль, отправимся на ту сторону, объѣдемъ гору и разспросимъ жителей. Быть можетъ это дастъ благопріятные результаты…
— Хорошо. Сговоритесь и поѣзжайте.
Черезъ полчаса Суриковъ уѣхалъ съ Шоринымъ на розыски. Сначала, ссылаясь на отличное знакомство съ окрестностями злосчастной горы, Викторъ предложилъ себя въ качествѣ руководителя поѣздки; но когда Джекъ, довѣрившись его указаніямъ, свернулъ съ шоссе на какую-то проселочную дорогу и чуть не застрялъ въ пескѣ, уткнувшись въ заброшенную каменоломню, откуда выхода не было, Николай Ивановичъ рѣшилъ взять иниціативу въ свои руки. До пяти часовъ вечера они безплодно носились по горнымъ дорогамъ, нѣсколько разъ возвращаясь на тѣ мѣста, гдѣ уже побывали; часто останавливались, безрезультатно разспрашивали мѣстныхъ жителей. И, наконецъ, усталые, голодные, вернулись въ замокъ.