— Ну, приступимъ. Если не для дѣла, то для своей репутаціи я ихъ удивлю, насколько возможно.
— Послушайте, другъ мой, — сказалъ Вольскій секретарю, когда тотъ въ ожиданіи завтрака подошелъ къ нему. — А вы увѣрены, что не ошиблись?
— Въ чемъ ошибся, Павелъ Андреевичъ?
— Вы не думаете, что привезли сюда не того, кого надо?
— Нѣтъ, какъ будто бы это онъ.
— Въ такомъ случаѣ, можетъ быть, ошибся Камбонъ? Вѣдь, по-моему, это кто угодно: мясникъ. Базарный торговецъ. Бѣглый каторжникъ, наконецъ. Но никакъ не сыщикъ.
— Да… Я тоже вначалѣ былъ немного шокированъ его видомъ. Въ особенности имѣя въ виду то обстоятельство, что онъ долженъ быть однимъ изъ моихъ лучшихъ друзей. Однако, по всей вѣроятности, сыщики имѣютъ самую разнообразную внѣшность.
— Да, но это какое-то допотопное чудовище!
— Я бы не согласился съ вами, Павелъ Андреевичъ. Мнѣ кажется, послѣ потопа подобные экземпляры тоже встрѣчаются.
— Главное: какое право имѣетъ сыщикъ быть хромоногимъ? Какимъ образомъ, напримѣръ, онъ въ состояніи гнаться за бандитами, имѣя въ распоряженіи только одну цѣлую ногу?
— Да. И одно здоровое ухо притомъ. Но, въ общемъ, долженъ все-таки сказать, что по существу этотъ Рато парень не глупый. И, видимо, честный. Странная манера у него, правда, смотрѣть не въ глаза, а на носъ собесѣдника. Получается непріятное ощущеніе, будто черезъ носъ онъ хочетъ проникнуть въ сокровенныя мысли партнера. Но, я думаю, это не отъ нечистой совѣсти. Отъ дурного воспитанія, навѣрно.
Когда прозвучалъ гонгъ, и всѣ стали собираться къ столу, Рато явился уже въ довольно приличномъ видѣ. Бритый, причесанный, въ новомъ сѣромъ костюмѣ.
— А гдѣ Викторъ? — садясь на свое мѣсто, спросилъ Вольскій. — Не пришелъ? Ну, все равно. Начнемъ. А вы, мсье Рато, успѣли уже побывать гдѣ-нибудь?
— Нѣтъ, я спалъ, мсье.
— Такъ. Вамъ, навѣрно, здѣсь понравится. Кромѣ того Николай Ивановичъ искренно радъ, что вы къ нему вырвались изъ Парижа. Дня два, три у насъ, я думаю, пробудете?
— Какъ, простите? Не замѣтилъ…
— Не замѣтили? — Вольскій нахмурился. — Я говорю: дня два, три у насъ пробудете?
Ольга Петровна пренебрежительно взглянула на гостя. — Недурной пріятель у Сурикова, — подумала она, опустивъ взглядъ на тарелку. — Мало того, что хромаетъ, оказывается — глухъ впридачу.
— О, если разрѣшите, съ большимъ удовольствіемъ, мсье, — торопливо отвѣтилъ Вольскому сыщикъ. — Хотя я и не умѣю отдыхать, никогда этимъ труднымъ дѣломъ не занимался, но у васъ такъ чудесно, что охотно попробую.
— Ну, здѣсь, Мишель, отдыхъ не трудное занятіе, — весело проговорилъ Суриковъ. — Столько интересныхъ прогулокъ. Такъ пріятно слиться съ окружающей природой.
— Для вполнѣ здоровыхъ людей это такъ, дорогой мой. Но вы сами хорошо знаете, что уже скоро пятнадцать лѣтъ, какъ я хромаю на правую ногу, и уже двадцать лѣтъ, какъ глухъ на лѣвое ухо. А при такихъ обстоятельствахъ сливаться съ природой не такъ ужъ легко.
— По-моему, отдыхъ полезенъ при всѣхъ обстоятельствахъ, — наставительно произнесла Ольга Петровна, рѣшившая оказать вниманіе гостю, которому послѣ перваго знакомства до сихъ поръ не сказала ни слова. — А для больныхъ или увѣчныхъ — въ особенности.
— Какъ? Простите?
— Для увѣчныхъ, въ особенности.
— Да. Вы правы, мадамъ. Но на лонѣ природы мнѣ скучно, а на модныхъ курортахъ непріятно. Кому охота видѣть такое допотопное чудовище, какъ я!
Николай Ивановичъ поперхнулся, бросилъ испуганный взглядъ на Вольскаго, который, въ свою очередь, съ изумленіемъ посмотрѣлъ на сыщика.
— Конечно, такіе экземпляры встрѣчаются уже и послѣ потопа, вѣрно, — добродушно продолжалъ Рато. — Но, во всякомъ случаѣ, попасть въ фешенебельный курортный отель съ моей внѣшностью мясника или бѣглаго каторжника это — только смущать почтенную публику. Не правда ли, дружище? — обратился онъ къ остолбенѣвшему Сурикову. — А на лонѣ природы, мадамъ, сидѣть безъ работы для меня прямо трагедія. Когда занимаешься своимъ дѣломъ безъ передышки и, такъ сказать, безпросвѣтно, все ясно и опредѣленно. И настроеніе бодрое, и мыслей въ головѣ лишнихъ нѣтъ. А устроишь себѣ отпускъ на мѣсяцъ, отправишься куда-нибудь — и жутко становится. Вокругъ снуютъ люди, хлопочутъ, трудятся. А ты, какъ отверженный, бродишь гдѣ-то по саду или по берегу моря, смотришь на окружающихъ и вздыхаешь: что дѣлать теперь? Кромѣ того, мадамъ, во время отдыха возникаетъ и другое тяжелое чувство. Всегда начинаетъ казаться, что организмъ расшатанъ, что здоровье, въ общемъ, никуда. Въ первый денъ, пока еще не оглядѣлся, ничего. Во-второй тоже. Но на третій уже почему-то болитъ подъ ложечкой. На четвертый вспухаетъ селезенка. На пятый пошаливаетъ аппендиксъ. А затѣмъ гдѣ-то въ спинѣ поднимается колотье, у позвоночника образуется муравейникъ, и что-то такое начинаетъ пробираться отъ поясницы вверхъ, къ легкимъ. Это, какъ оказывается, блуждающая почка, мадамъ.