— Ну, а теперь мнѣ пора. — Рато вышелъ съ Викторомъ и Суриковымъ изъ подземелья, въ которомъ еще оставались докторъ и всѣ обитатели замка, включая Робера, который неизвѣстно какимъ образомъ узналъ о происшествіи. — Мсье Шоринъ, не откажите въ любезности вызвать по телефону автомобиль. А затѣмъ вы меня проводите въ городъ и покажете, гдѣ живетъ профессоръ Лунинъ.
— Слушаю.
Черезъ полчаса сыщикъ вытащилъ изъ своей комнаты одинъ изъ большихъ чемодановъ, самъ снесъ его въ автомобиль и сказалъ Сурикову, что завтра рано утромъ вернется.
Проводивъ Рато въ городъ, гдѣ сыщикъ снялъ для себя комнату въ отелѣ «Босежуръ», недалеко отъ виллы Лунина, Викторъ печально побрелъ назадъ къ замку. Все пережитое сегодня такъ подавило его, что онъ чувствовалъ себя совершенно разбитымъ. Насколько было бы легче, если бы Сергѣй умеръ просто такъ, безъ всей этой исторіи! А то къ тяжести потери друга примѣшивались еще — отвращеніе къ самому себѣ, ощущеніе раскаянія, боязнь подозрѣній относительно денегъ…
На минуту показалось заманчивымъ, приходившее уже раньше въ голову рѣшеніе — завтра же бросить все и уѣхать въ Лондонъ. Пусть не совсѣмъ благородно… Пусть малодушіе. Все равно. Но какъ уѣхать? Тогда-то подозрѣнія и окажутся наиболѣе вѣскими. Если бѣжалъ, значитъ, совѣсть нечиста. Очевидно, онъ и убилъ. Поѣздъ идетъ… А вдогонку телеграмма: «задержать» Въ вагонъ входятъ жандармы: «Вашъ документъ. Викторъ Шоринъ? Отлично. Васъ-то намъ и надо. Эй, надѣвайте на него наручники! Ну, бродяга, выходи! Поторапливайся!»
— Наташа?
Викторъ увидѣлъ вдали изящную фигуру дочери профессора. Наташа, очевидно, шла изъ аптеки, несла съ собой какой-то громоздкій пакетъ.
— Добрый день, Наталья Дмитріевна.
— Здравствуйте.
Несмотря на все умѣнье владѣть собой, Наташа казалась сильно разстроенной. Увидѣвъ Шорина, она нахмурилась, взглянула на него съ плохо скрываемой непріязнью.
— Я уже знаю о несчастьѣ, — холодно проговорила она. — Мнѣ только что сообщили, что Сергѣй умеръ.
— Да… А кто сообщилъ?
— Въ аптекѣ былъ докторъ Роже. Онъ недавно вернулся изъ замка.
Лунина говорила это какъ будто съ сожалѣніемъ. Но въ ея голосѣ чувствовалась какая-то сухость, отсутствіе искренняго участія.
— Въ такихъ случаяхъ я стѣсняюсь быть краснорѣчивымъ… Но вы представляете, что долженъ испытывать я, какъ другъ Сергѣя…
— Разумѣется. Всего хорошаго…
Шоринъ пошелъ дальше. Выйдя изъ города, онъ сѣлъ на берегу рѣки, печально посмотрѣлъ въ сторону замка. Вотъ, тропинка, по которой они вдвоемъ съ Сергѣемъ обычно ходили… Вотъ высокій утесъ вдали, съ котораго Наташа соскользнула на выступъ, перепугавъ своихъ спутниковъ. Какъ хо рошо, беззаботно было тогда, и какъ отвратительно, мрачно на душѣ теперь!
Часто останавливаясь въ пути, Викторъ, наконецъ, вернулся домой. Распоряженіе Николая Ивановича о переносѣ тѣла покойнаго въ замокъ уже было исполнено. Сергѣй лежалъ въ большой угловой комнатѣ, въ которой и раньше было мрачно отъ узкихъ оконъ, задѣланныхъ желѣзной рѣшеткой и отъ сводчатаго каменнаго потолка. Теперь же здѣсь было особенно жутко. Суриковъ по телефону заказалъ въ городѣ гробъ, который за время отсутствія Шорина уже успѣли доставить, и этотъ гробъ съ тѣломъ Сергѣя стоялъ на возвышеніи, покрытомъ чернымъ сукномъ. Вокругъ свѣшивались длинныя вѣтви вьющихся розъ, срѣзанныхъ Ольгой Петровной при помощи Бетси. На полу лежалъ огромный коверъ. Возлѣ гроба горѣли въ старинныхъ канделябрахъ свѣчи, которыя Николай Ивановичъ приказалъ принести сюда для большей торжественности.
До десяти часовъ вечера среди обитателей замка продолжалась мрачная суета. Горева трогательно украшала комнату; Бетси, на глазахъ которой не высыхали слезы, бѣгала взадъ и впередъ, исполняя приказанія госпожи; поваръ Томъ помогалъ Бетси, и даже старикъ Роберъ проявлялъ участіе въ бѣдѣ.
— Можетъ быть, завтра утромъ намъ все-таки протелефонировать въ Женеву? — спросила Сурикова Ольга Петровна, собираясь уже идти къ себѣ въ спальню.
— Право, не знаю. Положеніе такое, что не представляю, какъ поступить… Думаю поѣхать самъ… Мсье Рато говоритъ…
— А кто такой мсье Рато? Какое отношеніе имѣетъ этотъ господинъ къ нашимъ семейнымъ дѣламъ?
— Да… Конечно… Но онъ… Во всякомъ случаѣ, вотъ что. Подождемъ, пока пріѣдетъ вашъ сынъ. Тогда рѣшимъ окончательно.
— Какъ хотите. А теперь еще одинъ вопросъ. По-моему, на ночь нужно кого-нибудь попросить остаться здѣсь, возлѣ гроба.
— Вы думаете?
— Я считаю, что это будетъ приличнѣе по отношенію къ покойному. Мы и такъ не имѣемъ здѣсь никого изъ духовныхъ лицъ. Завтра я обязательно пошлю телеграмму въ Парижъ священнику.