Великая женщина! Великий танцор! А я, бедный и ничтожный студент, которого скоро должны съесть. Да ведь не вкусный я, и мяса совсем не ем. Разве что в концентратах, с жиденькой юшкой.
Жду, когда силы вытекут из меня и мой пуп расползётся от напряжения. Волосы по-прежнему стоят дыбом, а между ними гуляет ветер. Теперь я знаю, что такое животный страх. Во мне всё рушится. От перенапряжения с грохотом падаю на кровать, пусть жрет. Жаль, что я в обморок не могу падать.
За окном ни звука. То она хвостом колотила, то зевала, а теперь тишина.
Хорошие мысли приходят тогда, когда больше ни на что не способен. Однако, срочно «на двор» надо. Не умереть же от…
Не знаю, сколько пролежал, но спина превратилась в доску. Ещё проблема – подняться. Ни рук, ни ног не чую, только мысли бегают. Не убежали бы вовсе. Прислушиваюсь: вроде, ушла. Надолго ли? А то, может, караулит за дверью, знаю я этих хищников из породы кошачих. И зачем я ночью о кошечке мечтал? Заказывал? Получите!
Крадусь к двери, не помирать же от разрыва мочевого пузыря. Сразу вспоминаю игру в кошки-мышки. Мышка, разумеется, известна. Дверь наполовину открыта. Такое чувство, что внутри всё перемешалось в одно сплошное месиво, а по венам течёт не кровь – холодная вода. Вся сила, вся смелость как будто вытекли, а где-то внизу образовалась пробоина. Медленно двигаюсь по стенке к двери. Со стороны я, наверное, похож на тень. Себя не слышу. Только удары сердца. Смотрю на дверь, и лицо искажает безобразная гримаса.
На двери нет ручки! Временно заменяющий её гвоздь едва сидит, готовый вывалиться. С другой стороны кусочек веревочки. Остается только хорошо дёрнуть, дверь и отвалится. Проклинаю того пчеловода, сделавшего сие подобие. Медленно открываю дверь – никого. С облегчением вздыхаю. Дверь держу полуоткрытой. Шорох у ручья отвлекает меня, даже вздрагиваю, это ускоряет мою кровь. Наконец-то вдыхаю полной грудью, целых два раза. Вдруг меня опять прошибает потом. По спине пробежала целая дивизия мурашек. Медленно поворачиваю голову.
Она стоит в десяти метрах и смотрит мне в глаза.
Здравствуй, милая моя…
Ужальте меня! Делаю вращение вокруг опорного столба, что держит веранду, и словно Тарзан взлетаю над крыльцом. Такого даже в гимнастике не знают, уверен. Ноги машинально цепляются, одна за скобу в бревне, другая уже в проёме чердачного окна. За спиной слышу не то урчание, не то мурлыканье. Ещё секунда, и я стал бы добычей! Оказавшись наверху, думаю, куда ещё выше. Кто её знает, что у неё на уме. От этой зверюги всего можно ожидать. И до чего же крутая крыша! Конек задран так, что до него и не дотянуться. Не раздумывая, лезу по крутому скату и усаживаюсь на самом коньке. Через минуту начинаю жалеть об этом. Удержаться-то труднее, чем залезть. Всё как в жизни: в политике, в искусстве. Пробую расслабиться. Не выходит. Все ясно. Ей хотелось познакомиться поближе с жизнью пчеловода. Эх, жаль, не налил в миску молока, полакала бы. Киса, как видно, не из скромных. Но меня там нет, и это главное. Лишь бы на ночь не осталась. Эхехе… Где же мой «Зенит»? Вот чего мне сейчас недостаёт. Я бы его по назначению использовал. С такого расстояния я не мажу. Вожделенно поглядываю на дубы. Там хоть ночуй в разлапистых сучьях, а здесь я вроде кукушки. Смотрю на солнце. Интересно, сколько времени мне куковать? Дело-то к вечеру. Нескромно в гостях… Слышу её возню в доме. Ну, это уж слишком. Может, она моего голоса испугается? Беру самую низкую ноту:
– Ма-ма-а-а!
Сам едва не помер со страху, распугав всех сорок в лесу. Должен признать, что запах в доме не из приятных: сырость, тряпьё старое, сапоги… Короче, дерьма хватает. А тут ещё это чудовище. Вспомнил козла. До чего же изменчива жизнь. Не обязательно философом быть, чтобы понять случайность и зыбкость своего существования. Хоть бы трубу сделали человеческую, из кирпича, как положено. Сел бы на неё сверху и ногами болтал. А попробуй, сядь на кусок железа.
Прислушался. Вроде, как пленка на окне шелестит. Эх, жаль, не видно. Думаю, ей вовсе не обязательно выходить в дверь. Наверное, в окно вышла.
Ну и денек! А какой тогда ночка будет? Как в церкви, на отпевании Паночки. Чует сердце, не доживу я до следующего утра. Не комары, так тигр съест. Что же, пробую слазить.
До чего же бесшумная бестия. Когда ушла? Вот уж, действительно, кошка! Эх, жаль Леха не видит всего этого, как я гнездиться собрался, словно аист, на крыше. Жаль, что у меня нет когтей. Кончиками пальцев ощущаю противную поверхность старого шифера. Понятно, что с таким наклоном он хоть сто лет простоит. Мудро все же. Сколько просидел, не знаю, но в желудке творится невообразимое. А если эта рыжая бестия съела мой суп?